Дарт Вейдер. Ученик Дарта Сидиуса - Jamique

— Да, — ответил Люк. — Потому что он будет слушать только меня.

— Слушать? А зачем ему тебя слушать?

— Потому что никого другого он не услышит. И ни с кем другим не будет говорить. И любого другого оттолкнёт. И останется с одиночеством… и с собою. Я должен… я должен ему вернуть…

— То добро, которое он тебе сделал?

— Жизнь, — сказал Люк.

— Жизнь?

— Да. Жизнь.

— Я тебя не понимаю.

— Я… не знаю, как это объяснить яснее, — Люк вдруг ухмыльнулся. — Это глупо ужасно. Это ж я. Как всегда. Тебе это, например, ничего не напоминает?

Лея смотрела на него… и расплылась в улыбке:

— «Я должен поговорить со своим отцом».

— Верно, — Люк засмеялся. — Только теперь я буду слушать. Тогда я хотел говорить. А теперь я буду слушать. Джедаи… они говорят.

— И ситхи тоже.

— Да почти все, кто здесь живёт.

— Я тоже?

— Да.

Лея не обиделась. Она улыбнулась.

— А я буду слушать, — сказал Люк твёрдо. — Слушать и пытаться понять. Если мне позволят, — он дёрнул плечами. — Не знаю, насколько позволят. В мире идёт война. И воющие стороны не слишком-то склонны к разговорам. А я… я и так много не понимаю. Словом…

Он оборвал себя. Они оба прислушались к чему-то.

— Знаешь, — сказала Лея через минуту, — пожалуй, я позвоню императору.

И тут под их ногами дрогнула палуба корабля.

Великая Сила. Куай-Гон

Время и пространство в мире Великой Силы не постоянны. Не ровный процесс, не константа. Что-то, что может меняться. Исчезать. Когда в грубоматериальном мире живое существо находится на краю смерти или же срывается с него, в его голове в этот миг время и пространство перестают подчиняться течению по стандарту. Срываются с цепи. Образное устойчивое выражение обозначает это как «вся жизнь пронеслась у него перед глазами». Смерть неплохо лечит от амнезии. Точней, предсмертие. Жаль, что ненадолго. И в случае смерти, и в случае ухода от опасности живое существо быстро всё забывает. Живое существо вообще не способно удержать в голове больше, чем это безопасно для его рассудка. А для большинства лимит, который способны обработать их мозги, ужасающе мал.

Но угроза существованию в мире Великой Силы — нечто поразительное. Мир, который константой своей предполагает отсутствие энтропии, а, следовательно, бессмертие. Он сам по себе не может уместить в себе понятие уничтожения и смерти. Его разорвёт изнутри, если она появится там.

Сколько поколений строили эту идеальную систему. Систему, основанную на постоянном притоке энергии, равновесии. Том идеальном балансе, который создал неуничтожаемый мир. И вот, пожалуйста. Всё получилось так глупо. Зачем? Чего добился Кэмер тем, что захотел его убивать? Что он этим докажет? Бедный рогатый дурак. Который до сих пор думает, что у него есть свобода воли…

Уйти от его клинка силы не составило труда. Тот — чужеродное тело в породе, а он — великая сила и есть. Любой из них — часть Великой Силы. Неуловимая, перетекающая часть. Через горную породу, на мгновение став скалой и землёй, протекши по горным водам, сконденсировавшись снаружи в облике человека. Смерти нет, есть Великая Сила. Великая живая сила. И тот, чужеродный — остался в скале. И так будет с каждым, который добровольно исторгает себя из общего потока.

Он погребает себя заживо и умирает.

Рыцарь Куай-Гон Джинн, голос и воплощение живой Силы, улыбнулся.

Затем аккуратно подправил пространство вокруг себя. Чуть иначе направил Силу. Это всё было — так просто.

Пространство подчинялось его рукам, как послушный зверёк. Да, он не мог прекратить тот поединок. Среди живых глаз. Это была ниточка к другим мирам. К другому человеку. Через ученика — к учителю.

Всё-таки странная эта штука — преданность. Впрочем, не преданность — глупость.

Пока он раздвигал пространственные тиски, память нешироким потоком протекала сквозь его мысли. Это было… как огонёк. Не огонь, огонёк. Тепло.

Пройти бы ещё раз по тем дорогам. Почувствовать сухой или влажный воздух. Вырастить детей… учеников. Последнего так и не смог…

Опасность. Да, в Анакине была опасность. Было что-то, что заставляло отводить внутренний взгляд. Но он даже предвидеть не мог, что его учителем будет кто-то другой. Они ведь договорились с Йодой. Взглядами договорились. Заботься о нём, но учить — не смей. Конечно, он не стал бы. Пока не убедился, что они с мальчиком зажили душа в душу. Что тот доверяет ему. Верит. Любит. Они сразу сошлись. Как-то сразу.

…чтобы не попался Врагу…

Тогда, под жарким солнцем Татуина, нет, в глубокой ночи, которая пробирала его до костей, только это был другой мороз, иной, идущий не снаружи, изнутри — именно тогда он узнал, каким бывает голос Великой силы. Голос судьбы. Чтобы ни говорил Йода. Как бы ни протестовал Оби-Ван. Всё это не имело значения и смысла. Потому что была та ночь, когда он сидел с результатами мидихлорианового теста во дворе татуинского дома, под острым светом звёзд — и знал, что от него ничего не зависит.

Как удар под рёбра: ты должен. Только ты.

…именно тебя привела на Татуин Сила, столкнула с мальчиком, ты почувствовал его, и твоя рука сама сделала то, что нужно. Теперь ты знаешь его силу. Сила эта — опасность. Что бы ни скрывала его мать, каким бы он тебе ни казался — это не всё не имеет смысла. Есть смысл только в том, что в галактике существует необычайно одарённый необученный ребёнок. И этот ребёнок — тот самый.

…но можно ход истории преломить, если рядом с ребёнком окажется светлый рыцарь…

Ясный голос живой Силы. Осознание себя и своей ответственности перед миром. Невероятное, пронзительное ощущение долга. Долженствования. Будто стоишь на обрыве в бездну, и звёзды светят в глаза, и ветер дует в лицо.

В ту ночь весь мир говорил с ним. Множеством голосов мириад галактик. Сила струилась через него — и не было больше испуганного, по-настоящему испуганного живого человека на крыльце татуинского дома, испуганного перед внезапной находкой, перед невообразимой мощью и чуждой силой. Был рыцарь на дороге звёзд. Его сила не принадлежала ему, но она была ему дана вместе с осознанием долга. И долг был отнюдь не холоден и сух. Он был похож на вздох среди ночи, на внезапно вышедшую из-за туч луну, на тропинку, которая вывела к дому.

Мириады галактик кружились в танце, гармонию которого невозможно передать. Миры и миры, планеты вокруг солнц, солнца вокруг ядер, галактики вокруг… чего? Что там было? Мириады душ, склоняемых в едином ритме, музыка сфер, звёзды, дышащие, как души, и души, дышащие в ритме звёзд.

Это всё едино. Какая-то невыразимая полнота бытия, всего бытия, которая вдруг стала им, которой он стал…

Это длилось не дольше минуты. Когда прекратилось — он как будто ослеп. Но мощь мальчика рядом с ним вдруг в какой-то момент прозрения обратилась в будущее, и в этом будущем больше не было тьмы. Ничего пугающего, опасного, скрытого. Ученик и мастер. Молодой, удивительно сильный рыцарь, пронизанный светом насквозь. Как сосуд…

Они стояли на холме. Был день. Удивительно высокое небо. Молодой человек смеялся и что-то ему говорил. А он за это мгновение понял, что случилось что-то невообразимое, они ушли из Храма, нет, он ушёл из Храма, он учил его сам, потому что только так было можно, нужно, необходимо. Они двое — по всем множествам дорог. И всё светлеет взгляд, обращённый на учителя — мальчишки, подростка, молодого человека. Всё легче у обоих на душе. Всё сильней в нём Сила. Всё больше ложится под их ноги дороги миров. И все краски мира, и всего шумы, запахи, звуки…

В этот невыразимый миг долженствования — он понял и тяжесть, и горечь, и сладость, и слёзы долга. Он знал, что уйдёт из Храма. Что эту жертву надо принести. Придётся бросить ученика… Оби-Ван уже вырос… придётся спорить с Советом… только учителю сказать: тот поймёт. Поймёт, что бывает особая горечь, и внешняя вина отступничества, которая внутри оборачивается самой глубинной правдой.

Огромный риск и опасность, тяжесть, которую надо на себя взвалить. И которая не скоро обернётся лёгкостью.

Мальчика нельзя учить в Ордене. Среди распорядков, нравоучений и окаменелых догм, которыми столь богат тот в последнее время. Мальчик от этого только замкнётся. Его надо увести. Во внешний мир. Вместе с собою. Дать понять, что тот — важней для него, чем Орден. И учить не кодексу. Учить слышать живую Силу и мир, который и есть она…

Это решение вошло в него так же просто, как вдох. И страх — а нет бесстрашия у того, в чьих жилах течёт горячая кровь — сменился чем-то, что он сначала не понял. Полнота бытия? Властное ощущение долга?

Счастье.

Вот так. Просто. Счастье.

От ощущения, что ему предстоит долгая и полноценная жизнь. И ученик. Мальчик. Из которого вырастет тот, кого он лишь на миг увидел.