Источник. Книга 1 - Айн Рэнд

Он пытался вставить слово, но она продолжала:

— Обожди. Позволь, я закончу. Ты можешь спросить: почему не покончить с собой? Потому что я люблю тебя. Потому что ты есть. Одно это так много значит, что не позволит мне умереть. А раз я должна жить, чтобы знать, что живешь ты, мне придется жить в том мире, какой есть, и жить по его предписаниям. Не наполовину, а в полную меру. Не хныча, не спасаясь от него бегством, но идя ему навстречу лицом к лицу, навстречу боли и уродству этого мира. Я выбираю худшее, что он может сделать со мной. Не как жена какого-нибудь относительно порядочного человека, а как жена Питера Китинга. И только в глубине души, там, куда никому не добраться, будет храниться за надежной стеной моего растления мысль о тебе и знание о тебе, и время от времени я буду говорить себе: «Говард Рорк», и буду сознавать, что заслужила право произнести это имя.

Она стояла перед ним, подняв к нему лицо, губы ее не были плотно сжаты, они были мягко сомкнуты, но их линия была четко обозначена на лице как знак боли и нежности, — нежности и покорности.

В его лице она видела страдание, такое давнее, что оно как будто стало частью его, потому что с ним смирились, и выглядело оно уже не раной, а шрамом.

— Доминик, если бы я сказал тебе сейчас: разорви этот брак, забудь о мире и моей борьбе, оставь гнев, заботы и надежды, живи для меня, для моей потребности в тебе — как моя жена, мое достояние?..

Он увидел в лице Доминик то, что она видела в его лице, когда сказала ему о замужестве, но он не был испуган и спокойно смотрел на нее. Она ответила после паузы, и слова не сходили прямо с губ, а казалось, губы мучительно собирали звуки извне:

— Я бы тебе подчинилась.

— Теперь тебе понятно, почему я этого не делаю. Я не буду пытаться остановить тебя. Я люблю тебя, Доминик.

Она закрыла глаза, и он сказал:

— Тебе не хотелось бы слышать об этом сейчас? Но я хочу, чтобы ты услышала. Когда мы вместе, у нас нет необходимости что-то говорить друг другу. И то, что я сейчас скажу, предназначено для времени, когда мы уже не будем вместе. Я люблю тебя, Доминик. Эгоистично, как факт моего существования. Эгоистично, как легкие вдыхают воздух. Я дышу, потому что это необходимо для моего существования, для обеспечения тела энергией. Я принес тебе не жертву, не сострадание, но собственное Я и свои самые сокровенные желания. Надо желать, чтобы тебя только так и любили. Я хочу, чтобы ты только так любила меня. Если бы ты вышла сейчас замуж за меня, я заполнил бы собою все твое существование. Но тогда ты мне не была бы нужна. Ты не была бы нужна себе и поэтому не смогла бы долго любить меня. Чтобы сказать: «Я тебя люблю», надо научиться произносить Я. И если бы сейчас принял твое самопожертвование, я ничего не получил бы, кроме пустого остова. Потребовав этого, я бы погубил тебя. Вот почему я не держу тебя. Я отпускаю тебя к твоему мужу. Не знаю, как я переживу нынешнюю ночь, но переживу непременно. Я хочу всю тебя целиком, как я сам, и такой ты останешься после сражения, в которое вступила. Сражения не бывают бескорыстными.

Напряженный ритм его речи говорил ей, что высказать эти мысли ему труднее, чем ей выслушать их. И она слушала.

— Тебе не надо бояться мира. Чтобы он не держал тебя так, как держит сейчас. Чтобы он не причинял тебе боли, как это было в суде. Я должен позволить тебе учиться самой. Я не могу помочь тебе. Ты должна сама отыскать свой путь. И когда ты его найдешь, ты вернешься ко мне. Они не уничтожат меня, Доминик. И тебя они не уничтожат. Ты победишь, потому что избрала самый трудный путь борьбы за свою свободу от мира. Я буду ждать тебя. Я люблю тебя. Я говорю это впредь на все годы, пока нам придется ждать. Я люблю тебя, Доминик. — Он поцеловал и отпустил ее.

XV

В то утро в девять часов Питер Китинг расхаживал взад-вперед по комнате. Дверь в комнату была заперта. Он забыл, что было девять часов и что Кэтрин ждала его. Он заставил себя забыть ее и все, что было с ней связано.

Дверь он запер от матери. Прошлым вечером, видя, что он места себе не находит, она вынудила его рассказать правду. Он выпалил, что женился на Доминик Франкон, и в объяснение добавил, что ей пришлось уехать из города к старушке-родственнице, чтобы сообщить о своем замужестве. Мать захлебывалась от восторженных расспросов, эмоции так захлестнули ее, что ему удалось избежать ответов на вопросы и скрыть свою панику: он не был уверен, что обзавелся женой и что она вернется к нему утром.

Он запретил матери сообщать кому бы то ни было эту новость, но вечером она кое-кому позвонила и то же сделала утром, так что теперь телефон звонил постоянно: все хотели знать, правда ли это, и рассыпались в изумленных поздравлениях. Китинг видел, как новость кругами расходилась по городу, охватывая все более широкий круг людей разного общественного положения. Сам он отказывался говорить по телефону. Ему казалось, что ликование охватило все закоулки Нью-Йорка, и лишь один он в непроницаемом бункере своей комнаты был в ужасе, отчаянии и не знал, что делать.

Был уже почти полдень, когда прозвенел дверной звонок. Он зажал уши руками, чтобы не слышать, кто и зачем пришел. Потом он услышал голос матери, пронзительный и радостный до глупости:

— Питти, миленький, иди же скорей и поцелуй свою супругу.

Он выскочил в прихожую. Там была Доминик, она снимала мягкую норковую шубу, и от меха к нему донеслась волна холодного воздуха с улицы, смешанного с легким ароматом ее духов. Она смотрела прямо на него и сдержанно улыбалась:

— Доброе утро, Питер.

Он стоял натянутый, как струна, и за какой-то миг заново пережил всю ночь и утро с телефонными звонками и недоверчивыми расспросами. И пережив, ощутил триумф свершившегося. Он двигался как человек в центре арены гигантского стадиона и улыбался, как будто был высвечен лучами юпитеров и подан на экран крупным планом. Он сказал:

— Доминик, дорогая, ты как воплощенная мечта!

Чувство обреченности ушло — их брак стал тем, чем и должен был стать.

Казалось, она была рада этому. Она сказала:

— Извини, Питер, что не дала тебе возможности перенести меня через порог.

Он взял ее руку и поцеловал выше запястья с видом небрежно-интимной нежности.

Он увидел, что мать стоит рядом, и сказал тоном баловня судьбы:

— Мама, это Доминик Китинг.

Он смотрел, как мать целовала ее. Доминик с серьезным видом отвечала на поцелуи. Миссис Китинг счастливо кудахтала:

— Дорогая, я так рада, так рада! Благослови вас Господь. Я и подумать не могла, что вы такая красавица!

Он не знал, что делать дальше, но Доминик взяла инициативу в свои руки, не оставляя времени на лишние эмоции. Она прошла в гостиную и сказала:

— Сначала мы должны сесть за стол, а потом, Питер, ты покажешь мне квартиру. Мои вещи должны прибыть с минуты на минуту.

Миссис Китинг вся лучилась от радости.

— Обед готов на троих, мисс Фран… — Она поперхнулась. — Господи, как же мне звать вас, дорогая? Миссис Китинг или…

— Доминик, конечно, — ответила Доминик без улыбки.

— Не пригласить ли нам гостей, оповестить о… — начал было Китинг, но Доминик остановила его:

— Позже, не сейчас, Питер. Узнается само собой.

Позднее, когда прибыл багаж, он видел, как она без колебаний вошла в его спальню. Она показала горничной, как разложить и развесить ее гардероб, и попросила его помочь ей перераспределить одежду в шкафах.

Миссис Китинг была озадачена:

— Вы что же, детки, никуда не отправитесь? Все так внезапно и романтично, но как же — никакого медового месяца?

— Нет, никакого, — сказала Доминик. — Я не хочу отрывать Питера от работы.

Он сказал:

— Здесь мы, конечно, временно, Доминик. Потом переедем в другую квартиру. Я хочу, чтобы ты сама ее выбрала.

— Лучше я перееду, — благородно произнесла миссис Китинг, не подумав, просто из невольного страха перед Доминик. — Я сниму себе квартиру.

— Нет, — распорядилась Доминик. — Мне этого не хотелось бы. Я ничего не хочу менять. Я хочу войти в жизнь Питера, не меняя ее.

— Как это мило с вашей стороны! — засветилась улыбкой миссис Китинг, а Питер угрюмо подумал, что ничего особенно милого с ее стороны в этом нет.

Миссис Китинг осознавала, что, когда придет в себя, она возненавидит свою невестку. Она смирилась бы с высокомерием, но не могла простить Доминик ее серьезный вид и вежливость.

Зазвенел телефон. Китинга поздравлял главный проектировщик его фирмы, который сказал:

— Только что узнал, Питер. Гай просто ошалел от новости. Думаю, тебе обязательно надо позвонить ему, или самому появиться здесь, или сделать что-то в этом духе.

Китинг помчался на работу, радуясь возможности ненадолго сбежать из дому. В конторе он появился с видом юного счастливого жениха, летящего на крыльях любви. Смеясь, он пожимал руки в чертежной, принимая шумные игривые поздравления и завистливые напутствия. Потом он направился в кабинет Франкона.