Дайте нам крылья! - Клэр Корбетт

Я обшаривал взглядом толпу. Бореин еще действовал, я хорошо видел каждое лицо. Чтобы дело шло быстрее, я мысленно поделил площадку на квадраты и методично осматривал каждый, по часовой стрелке. Взгляд выхватывал из толпы яркие маски, причудливые костюмы. Вот на восьми часах — богиня с совиным ликом затесалась среди стаи дракончиков. Вот на полуночи — феи, окруженные горгульями и вампирами…

Краем глаза я уловил мелькнувшее белоснежное пятно и тотчас взглянул вверх. Ну конечно. Эрот затаился в засаде высоко над толпой — на эластопластиковой проволоке, к которой крепились светильники. Отличное место — вроде бы и в гуще толпы, а никто не заметит. Летатели редко смотрят вверх, если только не прикидывают траекторию для взлета. Ни одна живая душа, кроме меня, не заметила Пери, а она стояла там, ловко балансируя на проволоке, сосредоточенная, собранная, и, склонив голову набок, внимательно слушала речь Чешира.

Зачем она явилась сюда, на что рассчитывала, чего хотела от Чешира? Да, у них старые счеты, но сейчас, на публике, на глазах у всех летателей Города, — что ей от него нужно?

«Звук ужасов в ушах его; среди мира идет на него губитель» — всплыло вдруг у меня в мозгу.[15]

— Пери! Не надо! — крикнул я ей. Мне, бескрылому, до нее было никак не добраться, а летатели ее в упор не видели, — все взоры сейчас были прикованы к величественному Чеширу. Я вспомнил свое недавнее видение: сумрачную и грозную фигуру Немезиды, которая распростерла крылья над Городом. «Склонися к нам, Немезида крылата,/ Божественною правотой, возвешивающа жизнь смертных!»[16] Я возомнил, будто мы с Кам и Хенриком — орудия богини, орудия возмездия. Но нет, вот она явилась сама. Немезида. Только в белом и с белыми крыльями.

Я изо всех сил всматривался в ряды тех, кто толпился за спиной у Чешира, но Динни пропала из виду. Чешир между тем говорил:

— Полет — это дивный новый мир. Мир, в котором летатели живут, работают, играют, рождаются и растут в воздухе. Мир, в котором они ведут жизнь воистину воздушную, эфирную. Там дети летателей появляются на свет в воздухе и летать начинают раньше, чем ходить, и ноги их не ведают праха земного.

Я настороженно глянул вверх, проверяя, как там Пери.

При последних словах Чешира она вся напряглась. Я затаил дыхание. Неужели то, что расписывал Чешир, — это и есть будущее Тома? И детей Тома, если, конечно, ему повезет завести детей?

— Я говорю об откровении, о видении будущего, дивного нового мира, который будет дарован нам благодаря полету. Вот почему я сегодня предстал перед вами в образе величайшего из мечтателей, сделавших шаг к полету, — в образе Дедала. Дедал был изобретателем, инженером и архитектором. — Звучный голос Чешира набрал мощь. — И неслучайно тот, кто придумал и построил великий Лабиринт, узилище чудовищного Минотавра, воплощения нашего животного и злого начала, нашей порочности, наших извечных и неизбывных внутренних противоречий и терзаний, — неслучайно тот же самый Дедал изобрел крылья. Благодаря ему мечта человечества о полете жила многие тысячи лет в неразрывной связи с именем Дедала, пока, наконец, мы не воплотили эту мечту в жизнь!

Вспышка аплодисментов. Чешир властно поднял руку, призывая слушателей к тишине.

— Со времен легенды о Дедале полет служил метафорой, образным выражением. С Дедалом, несущим человечеству крылья, сравнивали художников, ученых, инженеров, всех Фаустов и Прометеев, всех, кто тянулся к познанию, всех, кто стремился расширить границы возможного. Но для меня имя Дедала навечно связано с полетом. А мы с вами открываем новую эпоху. Полет — больше не символ. Мы сделали полет явью! — Последние две фразы Чешир прогремел, и в ответ ему раздался разноголосый хор восторженных голосов и буря аплодисментов.

Чешир уронил голову, и на лицо его набежала тень опустошенности и боли. Хватит ли у него духу упомянуть Икара? Цену, которую Дедал уплатил за свое мастерство? Нет, Чешир промолчал. Он вскинул голову, широко распростер руки и распахнул крылья.

— Итак, мы вступаем в Заоблачную цитадель! Добро пожаловать в первое на свете здание, выстроенное летателями для летателей, возведенное для полета как образа жизни.

Я встряхнулся. Надо же — тоже подпал под чары этого голоса, заслушался, уши развесил! Нет чтобы делом заниматься.

— Пе-ри! Пери! Эй, да Пери же! — настойчиво звал я, приложив ладони рупором ко рту. Но ветер относил мои слова в сторону. Зато Чешира было прекрасно слышно, — усилители работали на совесть. Правда, похоже, меня тоже было слышно, потому что кое-кто из публики поглядывал в мою сторону крайне недовольно.

Я заметался по террасе. Неужто не найду хотя бы одного представителя охраны, властей, кого угодно, лишь бы предупредить об опасности? Чешир между тем пустился расписывать новейшие технические достижения и то, как они применены в Заоблачной цитадели. Он рассказывал, как вдохновлялся новой идеей — возвести не жилище и даже не «механический дом», но некий летучий фундамент для новой жизни, как жаждал заложить новый, небесный, город. Это он, простите, о чем? Никак, летатели замышляют раскол, возжелали совсем отделиться от бескрылых и зажить сами по себе? Разве земные законы на высоте нескольких сотен метров уже не работают? Но рядом с Чеширом — уполномоченная по делам градостроительства, та самая холеная властная дама, которая показалась мне знакомой, и она не сводит с него восторженных глаз. Я тотчас вспомнил документы, которые отослал Санилу. Правда, у меня в распоряжении были лишь фрагменты общей картины, но и их было довольно, чтобы понять: летатели забрали такую власть, что теперь будут вертеть Городом как им заблагорассудится.

Чешир перешел к традиционным заверениям, как он горд и счастлив, что Заоблачную цитадель строили-строили, и, наконец, достроили, и провозгласил, что нынешний слет призван достойно отметить это великое событие. Вновь загрохотали, запели, завыли «Мелодии небосклона», а само гиганстское строение Заоблачной цитадели засветилось еще сильнее и от него волной пошло низкое мелодичное гудение.

Я глянул вверх. Пери застыла точно изваяние и не сводила с Чешира пристально сощуренных глаз. Казалось, устроители слета воздвигли там, в высоте, прекрасную беломраморную статую — крылатое божество. Но мне Пери куда больше напомнила сейчас Плюша. Именно так маленький лев замирал перед решаюшим охотничьим броском.

А затем события приняли стремительный и неожиданный оборот.

Верхняя треть Заоблачной цитадели отделилась от основания и, светясь и гудя, воспарила в небо. Да, Чешир же рассказывал — она будет вращаться. Теперь она взлетела над Городом. Точнее, плыла, и вся летательская знать по-прежнему стояла на выступающей части яруса, — будто сонм ангелов собрался на бушприте огромного летучего корабля. Над воздушной башней с треском вспарывали воздух разноцветные вспышки фейерверка, а летатели ахали, восклицали, аплодировали.

Вот он, роковой миг!

Я закинул голову, чтобы глянуть на Пери.

Она крепко ухватилась за одну из опор, на которых держалась проволока.

Вот поднимает лук. Вот натягивает тетиву. Целится.

— Пери! — отчаянно крикнул я.

И тотчас перевел взгляд на Чешира, — а то бы, наверно, ничего и не заметил. В мгновение ока на белизне его тоги расцвел кроваво-алый цветок. Чешир пошатнулся, его качнуло, — и вот он рухнул с края летучей башни, и вот падает, падает, камнем падает вниз, а Заоблачная цитадель, его детище, плавно воспаряет в небеса. Летатели, которые оказались рядом, не мешкали ни минуты, — двое тотчас спланировали вниз, подхватить Чешира. Один-два пронзительных вскрика ужаса, но и только: толпа едва ли заметила падение Чешира. Все взоры были устремлены на парящую башню, вокруг которой распускались огненные цветы.

Что там Пери? Она опустила лук, повернулась, готовая сняться с места, и в эту секунду на нее бурей обрушилась плечистая громадная фигура — небывало рослый летатель. Красные крылья! Я их уже видел!

— Пери, берегись! — крикнул я и метнулся к краю террасы. Кое-кто из публики смерил меня возмущенными взглядами.

— Пери, опасность! — Я надсаживался из последних сил.

Пери уже летела ко мне, но Хищник перехватил ее на полпути. Пери согнулась и камнем рухнула вниз, в прогал между террасой и Заоблачной цитадель. Хищник стремительно спикировал наперерез Пери и сцапал ее на лету. Она рванулась, попыталась нырнуть вниз, захлопала крыльями. Теперь оба кувыркались в воздухе, схлестывались, — словно сражались два огромных орла. Хищник и Пери бились на лету, но неуклонно падали, падали прямо на террасу, где я стоял, оцепенев от неожиданности. Вот совсем рядом мелькнуло красное взъерошенное крыло Хищника, и, повинуясь порыву, я повис на нем.

Хищник дернулся, но Пери не выпустил. Ухватившись за крыло, я сбил его с намеченной траектории, и теперь он, вращаясь в воздухе, падал прямиком на террасу. Пери отчаянно рвалась из его железных рук, но тщетно. Немногочисленные летатели, которые прохлаждались на террасе, вскочили и попятились, визжа от ужаса. Я воспользовался моментом, дотянулся до ближайшего стула и со всего размаху саданул Хищника в бок. Он пошатнулся и зарычал, а я вскочил Хищнику на широченную мускулистую спину. «Ну, теперь-то ты никуда не полетишь, сволочь», — подумал я, но не тут-то было. Ни удар, ни тяжесть его не остановили — он даже не замедлил движения, — кинулся к краю террасы и вновь взмыл в воздух. Теперь он тащил Пери, а на спине у него сидел я.