Вдруг выпал снег. Год любви - Юрий Николаевич Авдеенко

Начхим, видимо, не ожидал визита командира полка. Малость заробел. И как человек, далекий от строевой службы, подал команду «Смирно!», хотя в данном случае ее подавать не следовало. Нужно было просто доложить, что на складе производится профилактический осмотр имущества.

Но команда была подана. И Сурен полез выполнять. Именно полез. Потому что он сидел на ящике, свесив ноги. Ему пришлось подтянуться. Стать на карачки. Но когда он попытался выпрямиться, пирамида ящиков угрожающе зашаталась. Истру взмолился:

— Не придуряйся, Сурен.

Матвеев прошелся по складу. Пальцами потрогал стены. Сказал:

— Сыро.

— Совершенно согласен с вами, товарищ полковник, — быстро говорил начхим. — Древнее помещение, строилось не для хранения противогазов. Кубатура огромная.

Хазов слушал все это, скривив лицо, как если бы ел что-то кислое. В глазах у него светилась тоска.

— Может, отопительных батарей больше поставить? — сказал Матвеев.

— Они по периметру стоят, — указал рукой начхим. — А толку чуть…

— Под куполом батареи ставить надо, — сказал Хазов.

— А как их туда… — Начхим от удивления даже и слова нужного не нашел.

Хазов пояснил:

— Руками, инструментами, сварочным аппаратом… — Он посмотрел вверх. — Вон солдаты у вас как птички на ящиках сидят. Вобьют костыли в стены, поднимут батареи… Инициативы у вас нет, майор… А казенное имущество от сырости страдает… Нехорошо…

По роду службы начхим не подчинялся командиру первого батальона. Он подчинялся непосредственно командиру полка. Но… Подполковник Хазов моложе полковника Матвеева. К тому же у полковника, сказывают, был несладкий разговор с командиром дивизии. Как знать, чем будет командовать Хазов через несколько месяцев. По-прежнему батальоном или бери выше…

— Да, да, — на всякий случай сказал начхим, хотя и сам толком не понимал, к чему относится это его согласие: к тому, что страдает имущество, или к тому, что нужно поставить батареи под самым куполом. Матвеев вздохнул:

— Ясно одно, этот год кончается. Но и в следующем году нам едва ли удастся подарить вам, майор, новый склад. Поэтому нужно серьезно отнестись к предложению подполковника Хазова. Посоветоваться с нашими слесарями… Сейчас трудно сказать, насколько верхние батареи улучшат дело, однако хуже, чем есть, не будет… Меня единственно что смущает, — Матвеев обращался к Хазову, — сможем ли мы поднять воду на такую высоту.

— В пятиэтажку поднимаем, — напомнил Хазов.

— Да. А где же мы распределительный бак поставим? Чердака-то нет.

Хазов сморщился, думал. Потом решительно сказал:

— Поместим над батареями. За красотой нам гнаться не надо.

— Тоже верно, — согласился Матвеев.

…Потом они с Хазовым осмотрели хозяйство автопарка, побывали на складе ГСМ и боепитания. В конце дня, так и не сумев пообедать, Матвеев вернулся в штаб. Начальник финансовой части ожидал его с папкой неотложных документов, которые следовало срочно подписать.

В восьмом часу вечера Коробейник приоткрыл дверь и осторожно просунул голову. Полковник махнул шоферу:

— Иди ужинай.

Подташнивало. Может, от папирос, может, от голода. Матвеев подумал, что Софья Романовна опять будет укоризненно напоминать ему о недопустимости такого дикого режима, о том, что теперь никого не удивишь работой на износ.

Возможно, она права. Возможно, надо работать иначе. Но иначе он не умел. Иначе его не учили…

…Морозы спали. Температура была близкой к нулю. Снег вертелся в воздухе мягкий и почти теплый. Матвеев шел медленно. Ему хотелось растянуть удовольствие от прогулки.

Дверь открыла Лиля. Он обрадовался приезду дочери. Поцеловал ее. Лиля хитро сощурилась:

— А я не одна. У нас гость. Угадай.

Гадать было нечего. На диване в первой комнате сидела Жанна.

6

Прокопыч в штатском коротком пальто и заячьей шапке курил возле вагона. Это был местный поезд, и стоял он на станции десять минут.

Снег на перроне лежал грязный, затоптанный. Солнце не искрилось в нем, хотя светило в полную силу.

В павильоне серо-белого цвета, построенном недавно рядом со зданием станции, закутанная в шаль буфетчица бойко торговала бутылочным пивом.

Пива Прокопычу не хотелось. Не хотелось вообще ничего на свете. На душе было тяжко. Страшновато.

Прощаясь, Матвеев хмуро сказал:

— Тебе еще не поздно начать все сначала. Тем более что все хорошее, чему научила тебя служба, останется при тебе. И очень-очень поможет в жизни. Не держи на меня зла. Будь мужчиной!

Зла Прокопыч не держал ни на кого, в том числе и на себя тоже. Но понимал, что клясть и винить нужно прежде всего самого себя.

Лиля сказала:

— Достукался. Я всегда знала, что бабы тебя погубят.

Она говорила беззлобно, даже немножко сожалеючи. Потом поцеловала его. И он поцеловал ее, потому что любил братской, нежной любовью.

Софья Романовна пожелала проститься с Прокопычем без свидетелей.

Голос у нее был сдержанный, даже, пожалуй, суховатый:

— Ты вырос на моих глазах. Ты мне как сын… Родители часто не хотят видеть недостатки своих детей. Спросишь, почему? Так легче…

— Я понимаю. Я подвел вас всех…

— Ты подвел прежде всего самого себя. Петр поступил сурово. Но, знаешь, есть пословица: «Как аукнется, так и откликнется». Аукнул ты…

— Понимаю.

— Не говори больше этого слова. Ты меня расстраиваешь. Нас всех ждут большие перемены. Весной Петр уходит в отставку. У него есть еще время исправить какие-то из своих ошибок. Ты одна из них.

— По… — Прокопыч хотел было сказать «понимаю», но, вспомнив просьбу Софьи Романовны, осекся.

Она передала ему пакет с горячими, вкусно пахнущими пирожками.

Проводницы у вагонов лузгали семечки, переговаривались, посмеивались.

Марину он увидел, как только она вышла из-за здания станции. Марина вертела головой, оглядывая состав. И Прокопыч понял, что она ищет его. Хотел поднять руку, крикнуть. Но вдруг застыдился этого своего желания. Отвернулся, Стал смотреть на обмерзшие ступеньки вагона.

Времени оставалось еще минуты три.

— Думала, не успею, — тяжело дыша, сказала Марина.

Он повернулся. И увидел, какая она вся складная, лицом розовая и милая, смотрит на него преданно и влюбленно. Ему стало совсем не по себе. И он почувствовал, что не может сказать не только ничего умного, но просто совсем ничего. Хотел улыбнуться, улыбка не получилась. Через силу, словно поднимая неподъемный груз, сказал:

— Успела…

— Автобус еле полз. Гололедка же…

— Да, — кивнул он.

— Я раньше хотела. Но рейс в одиннадцать двадцать отменили. Пришлось ожидать до двенадцати.

— Успела… — повторил он.

Она протянула ему сумку, которую держала в руке.

— Возьми. Тут варенье, чай будешь пить. И соленые грибы. Грибы всегда пригодятся.

— Мне не надо, — ответил он. — Я так…

— Бери, бери, — говорила она быстро, неотрывно глядя ему в глаза.

И он взял сумку. Спросил, кинув взгляд на живот:

— Что решила?

— Решать уже поздно. Буду рожать и растить.

— Я тебе помогать