Пещера Черного Льда - Джулия Джонс

Сухая Кость кивнул. Вайло вынужден был довольствоваться этим — на большее времени не было. Пока Каудо Соленый делал крестообразный надрез на руке лучника, чтобы рану легче было зашивать, Собачий Вождь со своими военачальниками выработал порядок действий. Они решили проехать лишних десять лиг и подойти к долине с запада, а не с юго-востока, как ожидал враг, нанести удар и отступить к югу, где займет позицию Пенго.

Под всем этим подразумевалось еще одно, невысказанное, но ясное всем полутора тысячам бладдийцам: убивать каждого черноградца, с которым столкнешься.

Вайло повел основной отряд на запад. Земля гудела под ними, и их крики оглашали ночную тишь. Над войском стояли утробный рев, волчий вой и без конца поминаемые имена Каменных Богов. Вайло, вынув молот из портупеи, крутил его над головой. Три стоуна стали, свинца и липового дерева порхали в его руке, как бабочка. Жажда крови овладела им без остатка, и впервые за одиннадцать суток он позволил себе подумать о своих семнадцати погибших внуках.

Спускаясь в долину навстречу дхунскому войску, он увидел страх в серо-голубых глазах врагов. Его молот обрушился на чей-то шлем, сшибив всадника наземь. Лезвия вражеских мечей лизали его языками холодного огня. Черные ели вокруг гнулись под окрепшим ветром. Факелы вокруг банненского дома пылали красным огнем, но месяц затмевал их, зажигая снежные поля голубизной. Вайло вдыхал запах смолы, металла и собственного страха. Впереди стояли дхуниты и примыкающие к ним с фланга копейщики. Над черным куполом банненского дома трепетало полотнище с дхунским Голубым Чертополохом, отвеваемое ветром на юг.

Черноградские стрелы посыпались с неба, темные как ночь, с наконечниками, примотанными к древкам серебряной проволокой. Вайло сбивал их своим молотом, взбешенный тем, что не видит пославших их людей. Весь его гнев приняли на себя дхуниты — он несся на них, завывая, как настоящий Собачий Вождь. Конные воины с мечами смыкались вокруг него, но всякий, кто подворачивался под молот, получал поцелуй стали и свинца.

Под ударами дхунской стали, скрежещущей о его панцирь, мотая косами по спине, Вайло во весь голос вызывал на бой Черный Град.

Клафф Сухая Кость позади него убивал врагов с холодной четкостью, вызывавшей у вождя легкое беспокойство. Меч Сухого, тяжелый, обоюдоострый, мог разрубить все, кроме самых прочных доспехов. Клафф орудовал им молча, не выражая ни гнева, ни страха и предвидя свои действия на два хода вперед.

С Клаффом за спиной Вайло без опаски вклинивался в дхунские ряды. На востоке показались первые банненцы с мечами, стремящиеся отсечь арьергард бладдийской дружины. В плащах серой кожи на меху, они потрясали черными клинками. Спускаясь по склону, они затянули мерную песнь о какой-то давней битве, когда Волчья река окрасилась кровью.

Песня отвлекала Вайло, и он молился, чтобы какой-нибудь востроглазый лучник проткнул стрелой язык запевалы. Дхуниты напирали на вождя со всех сторон, а черноградцы, дразня, маячили поодаль. Грохоча молотобойскими цепями, он в ярости описывал молотом все более широкие круги. Он охрип от собственного рева. Мимо него проносились мертвецы, припавшие к шеям своих коней, и кровь сочилась из трещин в доспехах. К молоту приклеился кусок чьего-то лица, и у Вайло не было времени его стряхнуть.

Этот бой был настоящим безумием, но у него не было иного выбора, кроме продвижения вперед. Вражеское копье сломалось о его панцирь, засорив глаза щепками, и Вайло пошатнулся в седле. Чья-то рука его поддержала — ему не надо было оглядываться, чтобы узнать, чья она.

С севера, от Волчьей реки, пополз туман, заволакивая поле, где перемешались свои и чужие. Вайло, чувствуя немилосердную ломоту в плече, все же не опускал молота. Бладдийцы уже рубили мечами дхунские копья впереди него. Одного бладдийца пробившее глотку копье пригвоздило к павшей лошади. Этот из Серого Клана, с содроганием вспомнил вождь. Поистине они прокляты.

Наконец они прорвали оборону дхунитов... но Вайло ни на миг не польстил себе тем, что это его заслуга. Да, его обуревала ярость, и его молот не знал усталости, но битву выиграл Сухая Кость со своими людьми. Клафф бился при лунном свете с грацией, которой недоставало другим кланникам, — войдя в ритм, он смог сбить дхунита с коня одним ударом. А когда надвинулся туман и он, Вайло, ничего не видел в десяти футах перед собой, Клафф, привстав на стременах, сказал ему: «Я вижу брешь в их рядах на западной стороне». Вайло, как ни вглядывался, видел там только зады бладдийских лошадей.

После он позволил Сухому возглавить отход на юг, где ждал их Пенго со своей сотней. Бой они на том месте принимать не будут. Собачий Вождь мог отличить поражение от победы. Баннен им этой ночью не взять, да и черноградской крови они пролили ничтожно мало.

Недовольный Собачий Вождь повернул домой.

29

У ОЗЕРА

Райф, сидя у костра из дубовых веток, выстругивал стрелы. Хорошими они не получатся — дерево сырое, слишком рыхлое и скорее всего расколется от удара, но надо же чем-то себя занять. В огне у него грелся камень для выпрямления готовых стрел — а там, глядишь, и лечь можно будет.

Было за полночь, и ветер нес тучи над головой, то открывая, то закрывая луну. Ангус растирал замшей передние ноги гнедого. Перчатки у него слиплись от смолы и крови, но он слишком спешил заняться конем, чтобы уделять внимание себе. Аш сидела по ту сторону костра, и пламя золотило ее лицо. На плечи ей набросили попону Лося, колени прикрыли кожухом Ангуса, но дрожь, сотрясавшая ее, никак не унималась.

Она вернулась с озерного льда с посеребренными инеем волосами и безумным светом в глазах. Райфу показалось, что он видит ее впервые. Из тощей девчонки в мужской одежде она преобразилась в молодую женщину с красивыми плечами, уверенно сидящую в седле. На пути к месту лагеря ее блеск, правда, померк, пригашенный усталостью и мокрой одеждой. Когда Ангус час спустя нашел их, Аш, вся дрожа, съежилась на снегу. Ангус назвал ее «маленькой снегурочкой» и тут же развел костер, чтобы ее согреть. Райф не знал, что произошло там, на озере — все скрыла завеса тумана.

Двое из семерки точно мертвы — одного Райф убил сам. Скверный был бой... из тех, которые трудно переварить. Второму Райф отсек два пальца на правой руке, но оставил ему жизнь.

Шор Гормалин учил его быть милосердным. «Ты должен знать, когда бой выигран, — сказал светловолосый воин в одно весеннее утро на ристалище. — Некоторые раны напрочь отбивают у человека охоту биться, но другие только злят его и раззадоривают. Весь секрет в том, чтобы знать разницу».

Райф ждал, что Шор теперь упомянет о вспоротых животах, прорвавших кожу костях и хлещущей без удержу крови, но тот сказал: «Ты поймешь это по глазам своего противника. Я видел молотобойцев, которые могли биться от полудня до заката со здоровенными ранами на груди, и видел, как воин с мечом обращается в бегство от нескольких царапин на шее. — Шор потрогал собственную шею, как бы желая убедиться, что на ней царапин нет. — Когда ты наносишь человеку рану и видишь по его глазам, что вышиб из него боевой дух, ты должен решить, что делать дальше — отнять у него жизнь или пощадить его. Милосердие — это такая вещь, которую кланник решает с Каменными Богами. Они дают тебе выбор — и будь уверен, с тебя спросится за него, — но только они знают, что правильно, а что нет. Не думай, что жизнью, подаренной врагу на поле боя, ты обеспечиваешь себе вход в Каменные Чертоги. С нашими богами ничего нельзя знать наверняка. Они прокляли Баннога Тая из Погибшего Клана за то, что он оставил жизнь своему брату в Битве над Пропастью».