Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945. - Артем Драбкин

В училище прошли пилотаж, взлет, посадку — и все. Строем не ходили и тактику действия в паре не отрабатывали. Тем не менее в феврале 1943-го я окончил училище на Як-1 и попал в учебно-тренировочный полк под Калачом-Воронежским. Там мы и прошли боевое применение. А 20 июня 1943 года нас перевезли на самолете в боевой полк — 814-й иап, который потом стал 106-м гиап. Летели мы туда вшестером на двухмоторном самолете, который пилотировал летчик Кириллов. На полевом аэродроме нас встретил командир полка, расспросил, кто мы и откуда. Потом спрашивает: «Вы обедали?» — «Нет». Повели нас в столовую. Мы заходим, там все сервировано, как в ресторане. В учебно-тренировочном полку, куда я попал после школы, конечно, тоже хорошо кормили. Но здесь вообще… даже шашлык был!

А полк воюет. Самолеты летают, а мы, «зелененькие», стоим смотрим. К вечеру нас распределили по эскадрильям. Я попал во вторую эскадрилью, в звено Забырина. (Потом мы так всю войну и прошли — Забырин, Звонарев Костя, Симакин и я.)

Мы тогда были младшие лейтенанты, с «кубарями». Первый выпуск офицеров! А на фронте уже были погоны. У каждого офицера обмундирование, портупея, наган (позднее уже вместо него был «ТТ»). Вечером старшина несет по 100 граммов, нам дали по 50 граммов, как новичкам. А вообще очень дружно жили в полку.

Слетали за потрепанными Як-7Б, «горбатыми», как мы их называли, в утап, и мы начали воевать. Перед этим командир полка выпустил меня самостоятельно. Я взлетел, зашел, сел, все получилось нормально. «Молодец! Еще один полет», — говорит он. А некоторые, бывало, как начнут козлить, их заставляли дольше отрабатывать посадку. И только когда уже все было нормально, им разрешали подключаться к работе полка.

Боевое применение, которое нам давали в утапе, было поверхностным. Троих ребят, что пришли вместе со мной и были определены в первую эскадрилью, мы сразу потеряли — Ковалева, Мартынова, Марешко.

В моей второй эскадрилье к новичкам относились бережнее. Все же от командира эскадрильи зависит. Тогда нашей эскадрильей Тимошенко командовал — мировой мужик, жалко, погиб под конец войны, когда уже был заместителем командира полка. Ил-2 его винтом зарубил.

Летали как? Допустим, идет шестерка: пять опытных летчиков, а с ними один молодой. В нашей эскадрилье было пять Героев: Тимошенко, Савельев, Волошин, Забырин Михаил Васильевич и Химушин. В третьей же эскадрилье была в основном молодежь. Хотя командиром был Бобков [Бобков Валентин Васильевич, майор. Воевал в составе 88-го иап и 106-го гиап (814-го иап). Всего за время участия в боевых действиях выполнил более 300 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 13 самолетов лично и 4 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (трижды), Отечественной войны 1-й ст. (дважды), Красной Звезды (дважды), медалями], старый летчик.

Конечно, мне повезло, что в нашей эскадрилье был и состав достаточно сильный, и хорошие командиры. После моего прихода и до конца войны больше в эскадрилью никто не приходил — мы никого не потеряли.

— Свой первый боевой вылет помните?

— Первый боевой вылет на облет линии фронта я выполнял с Левой Химушиным, прекрасным летчиком, на счету которого было 8 или 9 самолетов, отличным танцором. Все его уважали. Был случай, когда к нам приехал ансамбль. Попели они, поплясали. Он говорит: «А можно и мне?» Вышел на сцену, да как начал плясать. Они все: «Вот это да!» Оказывается, он в Москве учился в танцевальной школе.

Так вот, мы пошли по реке Чугуев — Северский Донец, встретили «раму». Он за ней, а я, ведомый, — за ним. Догнали ее, он чуть-чуть пострелял, я тоже. Она задымила и сразу ушла вниз. Мы сели, доложили, нам засчитали групповую победу.

С Химушиным вместе я сделал 18 вылетов. Но вскоре погиб он. Они вдвоем с Ширяковым каждое утро, только начинало светать, по одному и тому же маршруту летали на разведку в район Донбасса. Если сейчас анализировать, конечно, глупо это было — не менять маршрут. Видимо, их подстерегли, и Химушина сбили. Он сел на своей территории, но стукнулся при посадке. Посмертно ему было присвоено звание Героя.

Когда Леву нашего сбили, мы на самолетах написали «за Леву!». Мстили за него… И как летчик, и как человек он был очень уважаемый. Жалко его очень было.

— Вы боевые действия начали на Як-7. Что это за машина?

— По сравнению с Як-3 и даже Як-1 самолет этот был тяжелый, на нем особо не покрутишься. (Хотя в конце войны мне приходилось летать на Як-9Т — он был еще тяжелее, как штурмовик.) Огневая мощь меня устраивала. А вот Як-3 машина была исключительная, просто игрушка. Да, запас топлива был на нем небольшой, но позволял находиться в воздухе час — час и 15 минут, а если бомбардировщиков сопровождали на высоте, то и побольше. Кабина тоже была удобная.

Приходилось лететь на разных самолетах. В эскадрилье они не были закреплены за летчиками — не хватало. Какой подготовят, на том и летишь. Личные самолеты были только у командиров эскадрилий, их замов, командиров звеньев, поскольку на них стояли и приемники и передатчики, а у рядовых летчиков почти всю войну были только приемники.

— С какого вылета вы начали чувствовать себя в воздухе более-менее свободно и научились видеть все, что происходит вокруг?

— Пожалуй, понимать, что происходит в воздухе, я стал после пятнадцати-двадцати боевых вылетов. Дело в том, что на первых вылетах явно не хватает внимания следить за обстановкой. Тут остается одно: держаться за ведущим. Он принимает решение, а ты должен не оторваться от него. Состояние очень напряженное, — это же война, знаешь, что тут убивают. Летчик-истребитель должен видеть воздух. Если не досмотрел — расплачивайся. Постепенно втягиваешься, но в любом случае, сколько бы потом ни летали, напряженность присутствует. Это не мандраж, а собранность и готовность к бою.

В боях на Курской дуге мы в основном занимались сопровождением штурмовиков. Потери они несли очень большие. Сколько же их лежало по трассе от Курска до Белгорода! Нам за потерю «ила» от истребителей противника боевой вылет не засчитывался. Так что наша задача — сохранить «илы». Для этого нужно было никуда не отвлекаться, только смотреть, чтобы их не тронули. Обычно «илы» ходили восьмерками. Для их прикрытия выделяли не меньше звена или шестерки истребителей.

До цели штурмовики шли на высоте 1000—1200 метров. Если мы сопровождаем их звеном, то две пары идут по бокам строя, а если нас шестерка, то еще пара идет чуть сзади-сверху. Скорость мы держали примерно 450 километров в час за счет маневра по высоте и направлению. Немцы на встречном курсе к «илам» не подойдут, поэтому основное внимание уделяли задней полусфере. В тот период как раз немцы начали применять атаки строя штурмовиков сзади-снизу. Они пикировали, набирая скорость позади строя «илов», подходили к ним на бреющем и били в брюхо. Крутиться приходилось очень много. Отбил атаку — и тут же возвращаешься на свое место. Если у немцев атака не получилась, они тут же уходили на солнце или в облака, после чего обязательно старались атаковать еще раз, но скорее всего уже сверху по ведущему группы «илов». Когда «илы» подошли к цели, встали в круг, мы тоже метров на 400—600 над ними примерно в таком же круге. Смотрим, чтобы их не атаковали при выходе из пикирования. Очень нужно быть внимательным и при сборе группы: немцы иногда пытались атаковать именно в этот момент.