Приключения Оги Марча - Сол Беллоу

Мы медленно прошли под стеклянной крышей галереи вдоль железных павильонов, где торговали всем, чем придется - скобяным товаром и перцем, говядиной и бананами, свининой, корзинами и орхидеями, - и яростно звенели насекомые, мясные и навозные мухи, мелькали их хитиновые тельца, сплетаясь в счастливом соитии, в воздухе стоял электрический гул - как будто вращалось, золотясь на солнце, гигантское колесо, бобина ткацкого станка, вбирающая в себя солнечные нити.

Наконец явился шофер. Стелла заставила меня еще раз записать имя и адрес ее импресарио, всегда знавшего, как ее разыскать. Она коснулась поцелуем моей щеки, и прикосновение ее губ пронзило меня странным чувством - подозрением, уж не ошибку ли я готов вот-вот совершить. Такси медленно двигалось сквозь толпу по рыночной площади, я шел рядом. Через окно мы пожали друг другу руки, и она сказала:

- Спасибо. Ты вел себя как настоящий друг.

- Счастливо, Стелла, - ответил я, - и удачи тебе… Большей, чем раньше.

- На твоем месте я бы не позволила ей слишком плохо обо мне думать, - сказала она.

Я не собирался позволять ей плохо думать о Стелле. Таково было мое намерение, когда я шел на встречу с Теей, готовясь ей солгать. Ничего вопиющего в такой лжи я не видел. Я возвращался к ней, собираясь с новой силой хранить ей верность. Намерение, которое, как я считал, оправдывало ложь и делало ее несущественной. Я не ожидал того, что испытал, встретив ее в саду у живой изгороди, успевшей расцветиться алыми восковыми ягодами. На Tee была ее дырчатая шляпа - она уезжала в Чильпансинго. Я тоже был готов туда ехать, если бы она мне разрешила. Ведь мне очень хотелось ее вернуть. Но я тут же отменил свое решение, подумав, что ехать не стоит. Уж слишком часто меня вовлекали во всякого рода странные предприятия - взять хотя бы эту историю с орлом. Хватит, пора остановиться. Нечего делать вид, будто готов сносить любые ее причуды и не удивляться им, словно удивить меня уже невозможно. Но я слишком торопился строить планы.

- Ах, так ты, оказывается, вернулся, - резко бросила она, увидев меня. - А я уже не ждала. Думала, тебя и след простыл. Наверное, так было бы лучше.

- Понятно, - сказал я. - Но к чему столько слов? Давай говорить по существу.

Тогда она заговорила по-другому, и я пожалел, что вызвал ее на это. С дрожью в голосе, словно сдерживая рыдания, она произнесла:

- Мы дошли до точки! До точки! Все кончено, Оги. Мы сделали ошибку! Я сделала ошибку!

- Ну, не торопись так! Подожди, опомнись! Давай по порядку. Если ты так разволновалась из-за Стеллы, то я…

- Всего лишь провел с ней ночь!

- Так вышло. Я поехал не той дорогой. Это единственная причина.

- О, ради Бога, прекрати, не надо! Каждое твое слово как острый нож! - воскликнула она, и вид у нее был действительно несчастный.

- Но это правда! - настаивал я. - А ты что подумала? Для ревности нет причин. Просто машина застряла в горах.

- Я утром насилу поднялась. А сейчас просто падаю! Не надо ничего говорить! Меня тошнит от твоего вранья!

- Что ж, - потупился я, разглядывая свежевымытые зеленые, как бархат, плиты под ногами, казавшиеся прохлад^ ными даже на ярком солнце, - если тебе хочется так думать и мучить себя подобными мыслями, то ничем не могу помочь.

- Хотела бы я мучиться попусту, - сказала она.

Почему-то эта фраза меня разозлила.

- Но так оно и есть, - отрезал я. - А если бы все было, как ты считаешь, неужели бы я скрыл это от тебя после всего, что ты мне о себе рассказывала - о морском кадете и всех других за время твоего брака? Так что ты вполне можешь дать мне фору.

Мы стояли друг против друга, красные, разгоряченные.

- Не думала я, что настанет время, когда ты попрекнешь меня этим, а я пожалею о своей откровенности. - Голос ее прервался, и на меня повеяло стужей, как от наледи на морском берегу после первых морозов. - И что мы с тобой станем считаться обидами - тоже не думала.

Выглядела она скверно: черные глаза нехорошо блестят, лицо совершенно белое, ноздри раздуваются, будто учуяли дурной запах и ее сейчас стошнит, как она и говорила. И животные, эти их клетки и миски, и кожаные кресла, и змеи, шуршащие в соломе, - все, что раньше, казалось, имело некий смысл, обесценилось и стало грубым и глупым, нагромождением вещей, лишним, ненужным ей в ее горе. А сама Тея устало поникла, сгорбилась, на шее проступили жилы. И при этом, мучимая жестокой ревностью, она жаждала причинить мне боль, заставить меня страдать.

Неизвестно почему, я считал ее настроение преходящим, но в то же время боялся. Я сказал:

- Ты даже мысли не допускаешь, что между нами ничего не было! Ведь так? Не допускаешь? И из-за того, что мы провели ночь вместе, тебе видятся страшные картины.

- Что ж, допустим, это неразумно, но разве между вами ничего не было? Ты можешь поклясться?

Я уже собрался сделать это, потому что поклясться было необходимо, хотя я и страдал от надобности лгать и притворяться, даже не успев смыть с себя запах Стеллы, но Тея меня остановила:

- Нет. Не надо. Ты лишь повторишь то, что уже говорил. Я знаю. Мне не нужно ничего воображать, я уже все себе вообразила. И не ожидай от меня сверхчеловеческой выдержки. На такое я не претендую. Это было очень больно, гораздо больнее, чем я могу выдержать.

Тея больше не плакала, но мрачное безмолвие, в котором она пребывала, отражалось в ее взгляде.

И это смягчило меня, растопив мою суровость, как внезапно вспыхнувшее пламя.

- Оставим это, Тея. - Я шагнул к ней, но она отстранилась.

- Зачем ты вернулся?

- Послушай…

- Я серьезно. Ты можешь нежничать со мной, а через десять минут быть с ней, и через пятнадцать - еще с какой- нибудь шлюхой. Тебе это раз плюнуть. Но как вы сошлись - вот что мне интересно!

- Как? Моултон познакомил меня с ней и Оливером.

- Почему тогда она не обратилась к своему другу Моул- тону? При чем тут ты? Ты заигрывал с ней!

- Нет, ничего подобного. Просто она меня выбрала, решила, что я способен на участие. Она видела нас с тобой вместе и, наверно, сочла, что я лучше других способен понять женщину, оказавшуюся в трудной ситуации.

- С какой же легкостью ты лжешь! Она выбрала тебя по обличью дамского угодника. Поняла, что отказа не будет и она сможет вертеть тобой как хочет!

- О нет, нет, ты ошибаешься! - сказал я. - Просто она попала в переплет и я ее пожалел. - При этом я, конечно, помнил наш разговор в апельсиновой роще и чувство, меня тогда охватившее, порыв, который я не в силах был загасить. По всей вероятности, Тея догадывалась об этом, что мне казалось удивительным. Еще в Чикаго она предсказала, что я убегу от нее за любой юбкой, которая меня поманит. Правда, тогда она была менее сурова в своих оценках и не судила меня так безжалостно. В Чикаго меня восхищала возможность быть с ней откровенным, не иметь секретов, теперь же качнуло в другую сторону - отсутствие секретов показалось губительным. -

- Честное слово, я лишь хотел ей помочь, - сказал я.

- О чем ты говоришь! - вскричала она. - Помочь он хотел! Ее мужа полиция сцапала, едва вы отъехали!

- Что? Оливера арестовали? - Я был потрясен. - Возможно, я поторопился. Но я боялся, что он потащит ее за собой. Ведь у него был пистолет, и он ударил Луфу и стал слишком агрессивным. Я думал, что он может ее заставить…

- Этот жалкий пьяный кретин, этот недоносок может ее заставить? Ее, такую? Может, он и раньше ее заставлял? И в постели его она очутилась под дулом пистолета? Да она же просто шлюха! Однако тебя раскусила мигом - сообразила, что ты наверняка оправдаешь ее ожидания, будешь паинькой и станешь плясать под ее дудку и играть в ее игру. Как делаешь всегда и со всеми.

- Я вовсе не всегда играю в твою игру! Это-то тебя и бесит! Не спорю - видимо, что-то она во мне поняла, если не приказала мне, а попросила. Наверно, увидела, как обрыдло мне жить по чужой указке.

Страдание на ее лице проступило заметнее - казалось, ее вновь мучит приступ тошноты. Она закусила губу, потом сказала:

- Это не было игрой, если ты так все воспринимаешь. Нет, я не играла, я была искренна. Насколько могла и умела. А ты считал это игрой. Наверно, так. Наверно, к другому ты не привык.

- Мы говорим о разных вещах. Я имею в виду не нашу любовь, а совсем иное - твои причуды.

- Мои причуды, - сдавленно произнесла она и прижала руки к груди.

- А как иначе все это можно назвать - орла, змей, охоту все дни напролет?

Мои слова она восприняла болезненно - еще один удар под дых.

- Так, значит, ты просто проявлял снисхождение? В том, что касалось орла, например? Тебе все это было не нужно, казалось лишним? И ты все время считал это моими причудами?

Я понял, как ужасно обидел ее, и постарался по возможности смягчить выражения.

- Ну разве тебе самой такие занятия не казались странными?

От моих слов у нее словно перехватило горло, она онемела, и по сравнению с этой немотой прежние ее слезы выглядели ничтожными. Наконец она выговорила: