Том 8. Труженики моря - Виктор Гюго

протянув руку к неосвещенному углу, где стоял Жильят, сказал:

— Дерюшетта! Ты снова богата, и вот твой муж.

Дерюшетта подняла голову и растерянно посмотрела в темноту.

Месс Летьери продолжал:

— Свадьбу сыграем немедля, завтра же, если удастся получить разрешение; впрочем, формальности у нас не бог знает какие, декан делает, что хочет, он повенчает, прежде чем успеешь опомниться, — ведь это тебе не Франция, где требуются церковные оглашения, оповещения, особые сроки и прочая ерунда, — и ты будешь гордиться тем, что стала женой честного человека. А какой он моряк, и говорить нечего, я это сразу увидел, когда он привез с Эрма маленькую пушку. Теперь он привез с Дувров свое и мое богатство и богатство всего края; настанет день, и об этом человеке заговорят все. Ты сказала: «Я буду его женой», — и ты будешь ею, и у вас пойдут дети, и я стану дедом. Тебе выпало счастье, ты станешь супругой дельного молодца, работяги, человека полезного, удивительного человека, который стоит сотни других, который спасает чужие изобретения. Это настоящий благодетель рода человеческого! И ты, по крайней мере, не выйдешь замуж, как зазнайки из здешних богатых домов, за какого-нибудь вояку или за священника, за людей, которые убивают или лгут. Да что же ты забрался в угол, Жильят? Тебя и не видать. Дус, Грас, все сюда! Свет, свет! Осветите-ка моего зятя, да так, чтобы виден был, как среди бела дня. Дети мои! Я вас обручаю. Дерюшетта! Вот твой муж и мой зять, Жильят из «Дома за околицей», добрый малый, всем матросам матрос. И другого зятя у меня не будет, и другого мужа у тебя не будет, еще раз даю честное слово перед господом богом. А, и вы тут, ваше преподобие? Вот вы и повенчаете моих детей.

Взгляд месса Летьери остановился на Эбенезере Кодре.

Дус и Грас исполнили приказ хозяина. Две свечи, поставленные на стол, осветили Жильята с головы до ног.

— До чего же он хорош! — крикнул-Летьери.

Жильят был ужасен.

Таким он вышел утром из Дувров — в отрепьях, с продранными локтями, обросший бородой, с всклокоченными волосами, красными, воспаленными глазами, исцарапанным лицом, окровавленными руками, босой. Волдыри, оставшиеся после схватки со спрутом, еще виднелись на его волосатых руках.

Летьери разглядывал его:

— Вот каков у меня зятек! Здорово же он сражался с морем: весь в лохмотьях! Ну и плечи! А что за лапы! До чего же ты хорош!

Грас подбежала к Дерюшетте, чтобы поддержать ее. Дерюшетта потеряла сознание.

II

Сундучок

С рассветом весь Сен-Сансон был на ногах; сюда уже стекались и жители порта Сен-Пьер. Воскрешенье из мертвых Дюранды произвело на острове не меньше шума, чем на юге Франции чудеса Салеты. На набережной толпился народ; люди сбежались поглядеть на трубу, высившуюся над лодкой. Каждый хотел рассмотреть ее получше и хотя бы прикоснуться к машине, но торжествующий Летьери, еще раз, уже при дневном свете, осмотрев машину, поставил в лодку двух матросов и велел им никого близко не подпускать. А между тем труба являла собой предмет, достойный созерцания. Все были поражены. Имя Жильята не сходило с уст. Люди толковали о нем и соглашались, что прозвище «Лукавец» к нему подходит; все хвалебные речи оканчивались фразой: «Не очень-то приятно терпеть на острове людей, способных на подобные дела».

С улицы видно было, что месс Летьери сидит за столом перед окошком и пишет, поглядывая то на бумагу, то на машину. Он так углубился в свое занятие, что лишь раз сделал перерыв, позвав Дус и спросив ее, как чувствует себя Дерюшетта. Дус ответила:

— Барышня встала и вышла.

— Очень хорошо, пусть подышит свежим воздухом, — сказал месс Летьери. — Ей стало дурно ночью от духоты. Слишком много народу набилось в комнату, а окна были закупорены. К тому же такая неожиданность, такая радость. Да, муженек ей попался завидный!

И он снова принялся писать. Он уже подписал и запечатал два письма, адресованные к самым известным хозяевам верфей в Бремене. Теперь он запечатывал третье.

Шум колес, донесшийся с набережной, заставил его повернуть голову. Он выглянул в окно и увидел, как на повороте дорожки, ведущей к «Дому за околицей», показался мальчик с тачкой. Он направлялся в сторону порта Сен-Пьер. На тачке лежал обитый желтой кожей сундучок в узорах из медных и оловянных гвоздиков.

Месс Летьери крикнул мальчику:

— Ты куда, мальчуган?

Мальчик остановился и ответил:

— На «Кашмир».

— Зачем?

— Отвезти сундучок.

— Захвати тогда и мои письма.

Месс Летьери, выдвинув ящик стола, вытащил обрывок бечевки, связал крест-накрест все три только что написанных письма и бросил пакет мальчику, — тот поймал его на лету обеими руками.

— Скажи капитану «Кашмира», что письма от меня и что я прошу его о них позаботиться. Я посылаю их в Германию, в Бремен, через Лондон.

— Мне не придется разговаривать с капитаном, месс Летьери.

— Почему?

— Потому что «Кашмира» нет у набережной.

— Как так?

— Он на рейде.

— А, правильно. На море волнение.

— С корабля пошлют лодку; я могу только со старшиной на шлюпке поговорить.

— Вот и передай ему письма.

— Хорошо, месс Летьери.

— Когда отплывает «Кашмир»?

— В двенадцать.

— В полдень поднимается прилив. Придется идти против волны.

— Зато ветер попутный.

— Видишь это, мальчуган? — спросил месс Летьери, указав пальцем на трубу машины. — Наплевать ей на ветер и прилив.

Мальчик сунул письма в карман и покатил тачку, продолжая свой путь к городу. Месс Летьери позвал:

— Дус, Грас!

Грас приотворила дверь:

— Что вам угодно, месс?

— Войди и подожди.

Месс Летьери взял листок бумаги и стал писать. Если бы Грас, стоявшая за спиной Летьери, пока он писал, была любопытна, то, вытянув шею, она прочла бы через его плечо следующее:

«Я пишу в Бремен насчет леса. Целый день буду возиться с плотниками, которые придут договариваться о работе. Постройка корабля пойдет у нас быстро. А ты ступай к декану за разрешением. Я хотел бы сыграть свадьбу как можно скорее, самое лучшее — сегодня. Я занят Дюрандой, ты займись Дерюшеттой».

Поставив число и подписавшись: «Летьери», старик сложил записку вчетверо и, даже не запечатывая, протянул Грас:

— Отнесешь Жильяту.

— В «Дом за околицей»?

— Да.

КНИГА ТРЕТЬЯ