Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве - Генрих Инститорис

мужчинам слабосилие? Как дьявол ее учил и какими средствами она производит свои наваждения? Вредит ли она ядом, прикосновениями, заклинаниями, мазями? Сколько мужчин, женщин и в особенности детей она уже умертвила или осквернила? Сколько беременных женщин она испортила? Сколько скота она повредила? Сколько раз она производила град, и какие были последствия, и как она производит град, и что она для этого употребляет? Ездила ли она на шабаш, и на чем, и куда, и в какое время? Может ли она сделаться оборотнем, и каким оборотнем, и какими средствами? Сколько детей она на шабаше съела, откуда эти дети доставались, как они приготовляются – жареными или вареными, какое употребление делается из головы, рук и ног, берется ли также жир от этих детей и для чего употребляется этот жир, не употребляется ли жир от детей для производства бури и дурной погоды? Как изготовляется ею волшебная мазь, какой она имеет цвет и употребляется ли для этого человеческий жир, жареный или вареный, и какие части тела для этого берутся? Как она отнимает у коров молоко и превращает в кровь?» И т. д.

Подобные вопросы в виде общей схемы должны были обнимать собою все роды обвинения, которые теория и практика знала за ведьмами. Они составляли вопросный лист генеральной инквизиции, который потом с ответами подсудимой на каждый вопрос (да или нет) приобщался к протоколу судебного заседания и давал материал для обвинительного акта и основанного на нем мотивированного приговора. Так как при первоначальном допросе обвиняемые отвечали большей частью на предлагаемые вопросы отрицательно, а лишь потом под пыткой признавались, то ответы в вопросном листе менялись и отрицательные ответы постепенно заменялись положительными – до тех пор, пока весь лист наполнялся соответственно желанию судей.

На эти вопросы обвиняемая должна была давать ответы. Все, что только больное воображение суеверного и невежественного народа могло выдумать, пытаемая вынужденно признавала за свои преступления, и эти признания ее, вынужденные пыткой, продиктованные отчаянием, заносились в протоколы как действительные факты, как реально совершенные преступления.

Часто пытаемые признавались в таких фактах, которые тут же на суде с очевидностью оказывались ложными, нелепыми, плодом фантазии. Но суд этим не смущался и принимал эти факты как истину, объясняя, что признание очевиднее, чем сама очевидность.

В Гессене, в деревне Линдгейм, в 1664 году были обвинены пять женщин в том, что они вырыли из могилы недавно умершего ребенка и тело его употребили для приготовления волшебной мази. Их подвергли пытке, и они сознались в своем преступлении. Муж одной из этих женщин, убежденный в ее невиновности, добился того, чтобы осмотрели могилу, и когда ее вскрыли, то нашли гроб с нетронутым трупом ребенка. Но судьи объяснили это дьявольским наваждением; собственное признание обвиняемых, по их мнению, было важнее кажущейся очевидности. Женщин осудили и сожгли живыми.

Такой же точно случай был в Альтенфельде. Одна ведьма дала показания, что вырыла из могилы ребенка и съела его. Суд присудил ее к сожжению. Муж отрицал ее виновность и просил, чтобы разрыли могилу и удостоверились в том, что жена оговорила себя. Действительно, когда разрыли могилу, то увидели, что труп лежит нетронутый. Но суд, ввиду признания, не принял этого доказательства невиновности, объяснив, что труп ребенка в могиле – наваждение дьявола, чтобы обмануть судей. Мнимая ведьма была сожжена.

Или вот еще. Женщина призналась, что провела ночь на шабаше. Муж доказывал, что она всю ночь провела с ним в одной кровати. Суд, однако, не принял этого показания мужа, объяснив, что дьявол обманул мужа, положив ему в кровать суккуба под видом жены.

Нелепость некоторых признаний и тупоумие судей, принимавших эти признания вопреки всякой очевидности, доходят до таких размеров, что трудно поверить, что это действительные факты, если бы они не были засвидетельствованы в протоколах процессов. Жительница Фульды призналась, что убила колдовством двоих своих детей и чужого ребенка. Между тем оказалось, что все трое живы. На другом процессе мнимая ведьма обвинила себя в том, что умертвила колдовскими средствами некоего Хайнца Фогеля, а между тем этот Хайнц Фогель был жив и фигурировал тут же на суде в числе свидетелей. Тем не менее женщина была осуждена и сожжена.

О логике судей ярко говорит факт, который приводит де Ланкр в подтверждение того, как трудно бороться с хитрыми каверзами дьявола. Некто, подозревая свою служанку, что она ведьма и присутствует на сборищах шабаша, решился стеречь ее всю ночь и для этой цели крепко привязал ее за ногу к стулу, возле камина, где сам уселся. Как только служанка засыпала, он будил ее. «Тем не менее, – добавляет де Ланкр, – дьявол восторжествовал: служанка все-таки была на сборище и после призналась в этом, она рассказала множество подробностей, которые были подтверждены и другими показаниями».

Недели, месяцы и годы заключения в отвратительнейших тюрьмах, страшные муки пыток, жестокое обращение судей и палачей и вообще вся судебная процедура доводили обвиняемых до такого смятения и потрясения ума, что многие в конце концов и сами верили в реальность всего того, в чем они признались под пытками. Они рассказывали о себе удивительные, невероятные вещи, причем рассказывали это с мельчайшими подробностями. В помутнении разума несчастные действительно думали, что виновны в возводимых на них обвинениях, искренно обвиняли себя и других, умоляли спасти их души, признавали себя недостойными жить, просили скорее сжечь себя на костре, чтобы освободиться от власти дьявола и возвратиться к Богу. Многие из них в этом состоянии решались на самоубийство.

Судья старался получить в результате следствия единогласие показаний многих ведьм. Это единогласие очень легко достигалось определенной системой допроса и пыткой. Бедные обвиняемые в конце концов могли рассказывать только то, что служило утвердительным ответом на поставленные вопросы, во-первых, потому, что они ничего другого не знали, и, во-вторых, потому, что только этим они могли удовлетворить судью.

То, в чем одна признавалась «добровольно», лежало подозрением на тысяче других. Обвиняемые из вопросных пунктов узнавали, в чем их обвиняют, и признавались в этом – под угрозой пытки, во время или после пытки.

Эти признания, занесенные в протоколы, служили главным доказательным материалом, которым подтверждалась вера в колдовство и в существование ведьм и на который судьи в своей практике и юристы и теологи в своих сочинениях ссылались как на неопровержимые факты для обоснования учения о дьяволе и колдовстве. Из суда эти признания, полные самых чудовищных измышлений, переходили в массы, питая народное суеверие и подкрепляя авторитетом суда самые нелепые рассказы о шабаше, о похождениях дьявола и ведьм, о наносимой ими порче, о волшебных мазях, об