Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве - Генрих Инститорис

К этому присоединялись и другие мучения, как, например, вбивание гвоздей под ногти на руках и ногах.

Очень часто висевших пытаемых секли розгами или ремнями с кусками олова или крючьями на концах, вследствие чего тело рвалось на куски.

Способы пытки были столь же разнообразны и изобретательны, как орудия пытки. В числе этих способов между прочим было так называемое tormentum insomniae[68], которое практиковалось впервые в Англии, а затем также и в остальных странах Европы. Обвиняемых заставляли беспрерывно бодрствовать, всячески мешая им спать, для чего их без отдыха гоняли с одного места на другое, не давая им останавливаться до тех пор, пока ноги покрывались опухолями и пока, наконец, на них находил столбняк и они приходили в состояние полного отчаяния. Другое мучительское средство заключалось в том, что арестованным давали исключительно соленые кушанья и при этом не давали ничего пить. Несчастные, мучимые жаждой, готовы были на всякие признания и часто с безумным взглядом просили напиться, обещая отвечать на все вопросы, которые судьи им предлагали.

«При пытке, – сообщает один современник, – все предоставляется на усмотрение грубого и жестокого палача. Он выбирает род пытки, он же и применяет ее, не давая покоя пытаемым, беспрестанно угрожая им, устрашая их и доводя мучения до такой степени, что никто не в состоянии их выдержать». Палач считает позором для себя, если пытаемый ускользает из его рук без признания. «Если он слабой, жалкой женщине не мог открыть рот, то могли подумать, что он недостаточно изучил свое ремесло и плохо владеет своим искусством».

Часто палач начинал пытку угрозой: «Тебя будут пытать до тех пор, пока ты похудеешь до того, что станешь прозрачной».

При одном процессе палач перед пыткой обратился к обвиняемой со следующими словами: «Ты не думай, что я тебя буду пытать день, два дня, неделю, месяц, полгода или год; нет, я буду пытать тебя все время, пока ты жива. И если ты будешь упорствовать, ты будешь замучена насмерть и тогда все-таки будешь сожжена».

В протоколах процедура пытки описывается с ужасающим лаконизмом. Так, например: «Ее обнажили, надели винт на правую ногу, которую довольно крепко привинтили, затем ее подняли в воздухе и секли розгами, затем, вследствие ее заявления сделать добровольное признание, ее спустили и освободили от винта».

Или: «Но так как показание было неудовлетворительно, то ей надели еще винт на левую ногу, хорошо привинтили и подняли снова, повторяя это несколько раз. Когда ее опустили, она все-таки еще упорствовала, вследствие чего ее снова так долго вытягивали, секли и завинчивали, пока она во всем не созналась».

Об одном пытаемом докладчик говорит: «Тогда ему завязали глаза, надели на ноги винты и мучили его ужасно; ему рвали туловище, руки и ноги до такой степени, что он забыл бы Бога и весь свет, если бы не превозмог мучений и искушений с помощью Божественной силы и Божественного утешения».

В одном протоколе мы читаем следующее: «Бамберг. В среду 20 июля 1628 года. Анна Беурон, 62 лет, была допрашиваема по обвинению в колдовстве; несмотря на многократные увещания, она не сознается; она ничего не знает и не может ничего сказать, поэтому решили ее пытать: жом – пусть Бог ей будет свидетелем, она ничего не знает; ножной винт – опять не хочет отвечать. Суббота, 23 июля. Жом и винт вместе – не помогают, она ничего не может сказать». Только в следующем году она созналась при повторных пытках.

В другом протоколе от 14 сентября 1662 года: «…ее связали, она шепчет: “Я ничего не знаю, я ничего не знаю, должна ли я лгать? О, горе мне!” Надевают ей испанский сапог и немного завинчивают. Кричит: “Должна ли я лгать, мою совесть отягчать?” Завинчивают сапог, она плачет: “Я ничего не знаю, ничего не могу сказать, даже если нога моя отпадет”. Продолжает кричать: “Должна ли я лгать? Ничего не могу сказать!” Хотя сапог крепко завинчен, она остается при своем. Продолжает кричать: “О праведный Боже!” Говорит, что она хотела бы признаться, если бы хоть что-нибудь знала. Она сказала бы все, но она не хочет лгать. Еще сильнее завинчивают. Стонет сильно: “Ах, милостивые судьи, не делайте мне так больно. Но если вам одно сказать, вы сейчас захотите опять другое знать…”»

Обыкновенно по правилам судопроизводства обвиняемый считался оправданным, если он выдерживал пытку в продолжение целого часа, не сознавшись в приписываемом ему преступлении. Но когда дело касалось колдовства, то подобных ограничений не допускали. Закон обходили тем, что возобновление мучений называлось не «повторением», но «продолжением» пытки.

Величайший авторитет Карпцов говорит: «При этих тяжелых преступлениях, совершающихся втайне, в которых так трудно добиться доказательств, что только один из тысячи наказывается по заслугам, – при таких преступлениях следует изменить обычный порядок судопроизводства; пытка может быть часто повторяема, так как при тяжелых преступлениях нужно прибегать и к сильным средствам. Судья тем более вправе употреблять против ведьм более жестокую пытку, что дьявол им всегда помогает устоять против мучений».

Правда, для повторения пытки требовались новые доказательства вины; но как легко подобные доказательства находились при этих процессах! Новым знаком виновности служило уже, если пытаемая не проливала слез во время пытки или если она во время допроса казалась смущенной, кривила рот, высовывала язык, озиралась кругом и вообще если ее поведение казалось странным.

То, что пытаемая могла выдержать пытку, считалось новым знаком ее виновности, доказательством того, что ей помогал дьявол.

Обыкновенно не довольствовались двумя, тремя степенями пытки; пытали вплоть до получения признания. В 1591 году в Нордлингене одну девушку пытали двадцать два раза. Только при двадцать третьем разе она призналась в том, что она ведьма.

В Баден-Бадене одну женщину пытали двенадцать раз и оставили ее сидеть после последнего акта в продолжение 52 часов на так называемом «стуле ведьм».

Об одной женщине, осужденной в 1629 году, мы читаем:

«Хотя она после первой пытки не созналась, ее пытали, без приговора суда, вторично. Обрезав ей волосы и связав ей руки, палач лил ей на голову спирт, который потом зажигал, жег ей серой руки и шею, поднимал ее до потолка, где и оставлял ее висящей и уходил завтракать. По возвращении он лил ей спирт на спину и жег ее, затем он клал на ее тело тяжелые гири и поднимал ее, затем он положил ее на лестницу, поместивши ей под спину неоструганную колючую доску, и опять вытягивал ее, затем он ей завинтил вместе большие пальцы рук и ног и повесил с помощью всунутого