Державин - Олег Николаевич Михайлов

Державин и Петров героям песнь бряцали

Струнами громозвучных лир.

«Не помню, как я кончил свое чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел обнять…»

Достойный внук Екатерины!

Почто небесных аонид,

Как наших дней певец, славянской бард дружины,

Мой дух восторгом не горит?

О, если б Аполлон пиитов дар чудесный

Влиял мне ныне в грудь! Тобою восхищен,

На лире б возгремел гармонией небесной

И воссиял во тьме времен.

О скальд России вдохновенный,

Воспевший ратных грозный строй,

В круг друзей твоих, с душой воспламененной,

Взгреми на арфе золотой!

Да снова стройный глас героям в честь прольется,

И струны трепетны посыплют огнь в сердца,

И ратнпк молодой вскипит и содрогнется

При звуке ратного певца.

НЕОБХОДИМОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

Державин? Что мы помним о нем? Как верно подмечено, он «оставлен для хрестоматий средних школ, да и то общими, затверженными местами, вроде: «Богоподобная царевна Киргизкайсацкия орды, которой мудрость несравненна» или: «Где стол был яств, там гроб стоит»[17]. В такой горькой иронии немало справедливого. Собственно, то же сожаление можно выразить и говоря об отношении современного читателя ко всей русской литературе XVIII века.

Между тем специалисты-литературоведы продолжают всестороннюю и скрупулезную работу по изучению поэзии Державина, ее связей с современной ему русской и западноевропейской литературой, публикуются все новые документы и материалы, позволяющие точнее судить о взглядах знаменитого поэта, о его подлинном отношении к Екатерине II, Павлу, Александру I, о его эстетике и поэтике, о его литературных пристрастиях. Образовался (и только увеличивается) разрыв между количеством и уровнем исследований (для немногих) и литературой, популярно представляющей державинскую эпоху, самого Державина и писателей той поры (для многих).

Причина таится отчасти в самой сложности предмета. Для сегодняшней читательской аудитории, любителей поэзии, чьи вкусы сформировались на произведениях А. Твардовского, А. Прокофьева, М. Светлова, Л. Мартынова, а позже — В. Федорова, Е. Исаева, Е. Евтушенко, Е. Винокурова, многие стихи Державина выглядят «нечитабельными» или, по крайней мере, «малочитабельными». Архаизмы, обилие славянизмов и мифологических имен, высокопарности и просто поэтическое косноязычие, нагромождение слов мешают общению с Державиным как с великим поэтом, ярко осветившим своим талантом весь небосклон русской литературы XVIII века. Впрочем, это начади ощущать уже в первой трети следующего, девятнадцатого, столетия. Преклонявшийся в юности перед Державиным Пушкин позднее сказал: «Перечел я Державина всего, и вот мое окончательное мнение. Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка (вот почему он ниже Ломоносова) — он не имел понятия ни о слоге, ни о гармонии, ни даже о правилах стихосложения. — Вот почему он и должен бесить всякое разборчивое ухо. Он не только не выдерживает оды, он не может выдержать и строфы… Что ж в нем: мысли, картины и движения истинно поэтические; читая его, кажется, читаешь дурной, вольный перевод с какого-то чудесного подлинника. Ей-богу, его гений думал по-татарски, а русской грамоты не знал за недосугом… Гений его можно сравнить с гением Суворова — жаль, что наш поэт слишком часто кричал петухом…» (Письмо к А. Дельвигу.) Но тот же Пушкин добавлял: «Державин, со временем переведенный, изумит Европу…»

В державинских стихах все трепещет подъемом, всюду преувеличения и контрасты, искренность и театральность, блеск сгущенных красок:

Лазурны тучи, краезлаты,

Блистающи рубином сквозь,