В поисках Великого хана - Висенте Бласко Ибаньес

Одного из индейцев, самого знатного среди них, так как он приходился родственником кацику Гуанакари, нарекли доном Фернандо Арагонским, и он был возведен в дворянство. Другого скрестили доном Хуаном Кастильским; равным образом, были даны христианские имена и остальным.

Дон Хуан Кастильский был оставлен в королевском дворце, с ним обращались как с сыном знатного кабальеро, и он стал любимцем королевской четы, тогда как остальные индейцы, перешедшие в христианство, отправились с адмиралом во второе его плавание. Дворцовому майордому, которого звали Патиньо, было поручено обучить дона Хуана Кастильского кастильскому языку, но спустя некоторое премя, уже научившись ему, он умер, быть может вследствие резких перемен климата, которым подвергался, находясь при этом вечно кочевавшем дворе, колесившем по всей Испании, в зависимости от обстоятельств.

Среди всех этих милостей, расточаемых испанскими государями адмиралу и лицам, сопровождавшим его в плавании за океан, он часто с затаенной тревогой думал о людях, оставленных им в крепости Навидад. Это и побуждало его то и дело напоминать королям о «принадлежащем им в новооткрытых землях поселке», который в непродолжительном будущем должен значительно разрастись. И несколько хижин во владении короля Гуанакари с окружающим их жиденьким палисадом превращались в воспоминаниях адмирала в большой и богатый город.

Ради выигрыша времени короли в нескольких направленных ими в Севилью посланиях повелели дону Хуану Родригесу де Фонсеке, архидиакону кафедрального собора в названном городе, заняться подготовкой новой, на этот раз состоящей из многочисленных кораблей флотилии, которой, после того как она будет собрана, адмирал был намерен произвести смотр.

Этот архидиакон, а впоследствии епископ Фонсека любил всей душою морское дело, и хотя подготовка флотилий считалась в те времена ремеслом бискайцев, а не епископов, католические государи всякий раз, как появлялась нужда в новой эскадре, неизменно обращались к нему. Вплоть до своей кончины епископ Фонсека был чем-то вроде морского министра, а также министра колоний: он был организатором всех направлявшихся в Новый Свет экспедиций, и он же добывал королевские разрешения для продолжателей дела Колона.

Первое путешествие дона Кристобаля представляло собой, в сущности говоря, предприятие романтическое — ему недоставало практической хватки и подготовки, да и снаряжено оно было в высшей степени скудно. Расчеты Колона больше строились на надеждах и на вере в свою удачу, чем на положительных основаниях, и если его плавание завершилось благополучно, то причина этого — лишь в поразительно благоприятном стечении обстоятельств, в том, что оно протекало, как говорится, без сучка без задоринки — словно сама природа способствовала ему, — кроме бури на обратном пути.

Второе из четырех путешествий адмирала было оснащено и продумано лучше других, но, осуществляя его, он допустил столько ошибок, что во время третьего путешествия начался закат его славы, а четвертое и последнее, затеянное им с целью реабилитации своего имени, закончилось страшным провалом.

На следующий день после приема монархами Колона и его моряков Куэвас и Лусеро пустились на розыски дома, в котором проживал доктор Акоста, один из врачей короля.

Команды каравелл, открывших новые земли, были размещены на верфях барселонской гавани и здесь дожидались выплаты им королевскими казначеями второй половины жалованья за участие в экспедиции. Эта выплатасостоялась с некоторым опозданием, поскольку двор, как всегда, был без денег.

Двое слуг в конце концов проникли к знаменитому кордовскому ученому медику. Он любовно посмотрел на Лусеро, нисколько не удивившись тому, что она одета как паж.

— Моя мать велела мне повидаться с вами и слушаться вас во всем как отца.

Доктору показалось, будто он уловил в глазах девушки, устремленных на него вначале с вопросом, выражение твердой уверенности, когда она произносила последнее слово. Быть может, прекрасная еврейка из Андухара поведала ей без утайки об их общем прошлом. Но так как эта беседа происходила в присутствии Фернандо Куэваса, доктор сказал решительным и суровым тоном, пресекавшим возможность возвращения к этой теме:

— Я люблю тебя как отец, хотя я не отец тебе, и, пока я жив, ты можешь рассчитывать на мою помощь, как может рассчитывать на нее и твоя мать.

Их матросское существование кончилось. Людей адмирала в ближайшем будущем ждало увольнение. Кто хотел отправиться с ним во второе путешествие, тем надлежало вернуться в Севилью. Архидиакон Фонсека собирался «поставить стол», чтобы набрать команды для восемнадцати или двадцати кораблей. Ну, а юная пара? Каковы были ее намерения?

Куэвас с восторгом говорил о подготовлявшейся экспедиции. Он полюбил новые заокеанские земли. Он жаждал увидеть богатые города Великого Хана, близ которых успел побывать, не обнаружив, однако, ничего предвещающего их существование в этой стране. К тому же, поскольку Испания не вела в то время войны, это было наиболее подходящее дело для юноши, который считал шпагу единственным благородным орудием в руках мужчины.

Лусеро проявляла желание жить вместе с матерью и, сменив одежду, снова стать женщиной.

Она чувствовала, как что-то зарождается в ней, и это побуждало ее вернуться возможно скорее к прежнему образу жизни. Мужское платье становилось для нее невозможным. Если Фернандо собирается вновь последовать за доном Кристобалем, они должны пожениться, и она останется в Кордове.

Но чтобы осуществить это намерение, нужно было креститься, и, так как в ее душе продолжала жить взращенная матерью и доном Исааком ненависть к тем, кто подвергал гонениям ее соплеменников, она вполголоса, так, чтобы ее не слышал Фернандо, спросила знаменитого лекаря:

— Полагает ли ваша милость, что мне надо креститься?

Акоста с доброй и грустной улыбкой утвердительно кивнул головой. А почему бы и нет?.. Ее мать приняла крещение, чтобы спасти свою жизнь. И она может поступить так же, чтобы обеспечить себе спокойствие и счастье любви.

— Я устрою тебе и крещение и венчание, когда мы вернемся в Кордову.

Нa другой день он столкнулся на узкой улице близ собора с прославленным адмиралом, выходившим из великолепного дома дона Педро де Мендосы, великого кардинала Испании и «третьего короля», у которого адмирал был на обеде.

Этот князь церкви имел сорок куэнто, или, что то же, сорок миллионов годового дохода — сумма по тем временам неслыханная.

Его стол своей роскошью наглядно свидетельствовал о богатстве хозяина. Не было такого вельможи, какой бы знатностью он ни кичился, который не почел бы за счастье получить приглашение на обед к кардиналу, и не только по причине ожидавших его на этом обеде изысканных яств, но и вследствие удовольствия побывать в обществе дона Мендосы.