В поисках Великого хана - Висенте Бласко Ибаньес

К тому времени, когда Колон попал в Барселону, здесь был уже срыт ради расширения гавани небольшой холм, расположенный между нею и церковью Санта Мария де ла Map, называемый в народе Пуидж де лас Фалсиес (Холм лжи).

В этом месте издавна собирались штурманы и матросы, чтобы потолковать о морских делах и чудесных открытиях среди океанских просторов. Достаточно было миновать Гибралтарский пролив и направиться курсом на юг, к Африке, чтобы наткнуться на необыкновенные земли и таких же людей. Это и было причиной, по которой жители Барселоны прозвали место сборищ своих моряков Холмом лжи.

Именно из этой среды вышел тот смелый шкипер, который на крупном люгере пустился в дальнее плавание и задолго до португальцев открыл Рио де Оро в Гвинее; отсюда вышли и картографы Каталонии и Майорки, нанесшие на свои карты Канарские и Азорские острова, когда во флотах Европы об их существовании еще не имели ни малейшего понятия.

Эти каталонские мореходы, деятельные и трезвые, которые предпринимали плавания, преследуя свои личные торговые цели, имели достаточно оснований посмеиваться над адмиралом, встречавшим сирен. Он отправился в Азию, следуя прямо на запад, за азиатскими пряностями, богатейшим и выгоднейшим товаром той эпохи. Но где эти пряности? Привез ли он в своих вьюках образцы такого же качества, как те, которыми барселонские моряки наряду с венецианцами и генуэзцами на протяжении многих столетий грузили в александрийской гавани свои корабли?

Придворные кавалеры верхом на конях выехали встречать Колона у ворот города.

Адмирал, подобно всем тем, кто наделен воображением, был весьма чувствителен к театральной пышности и продумал заранее, как разместить сопровождавших его людей, чтобы это было похоже на эффектное шествие.

Прохожие задерживались на улице, чтобы поглазеть на нескольких юнг и корабельных слуг, которые несли на высоких шестах лопочущих без умолку попугаев красного и синего цвета. Вслед за ними матросы тащили носилки с выставленными напоказ различными рыбами невиданной формы, пойманными в морях Антильского архипелага и сохраненными в просоленном виде. В хвосте процессии шли остальные матросы, неся на подушках маски и другие золотые изделия грубой работы — единственное во всей этой заокеанской добыче, имевшее известную ценность.

Но больше всего привлекала внимание зрителей кучка босых людей с кожею медно-красного цвета и ярко раскрашенными лицами и телами; на них были только плащи из хлопчатобумажной ткани, защищавшие их от холода в этой земле белых богов.

Ради большей торжественности и пышности короли велели перенести свой трон в нижнюю залу дворца, расположенного по соседству с кафедральным собором. Всадники, составлявшие почетный эскорт адмирала, остались на площади, у готического фонтана, тогда как виновник торжества со всеми своими товарищами по заморскому плаванию был введен в покои монархов.

Рядом с обоими королями находился их сын и наследник принц дон Хуан, а перед ступенями трона стояли многочисленные вельможи Кастилии и Арагона. Адмирал опустился на колени у королевского трона, и дон Фернандо, несмотря на слабость, которую все еще ощущал после ранения, поспешил сойти по ступеням и склониться над ним, приглашая его оставить столь смиренную позу. Затем он повелел слугам принести стул без спинки, наподобие табурета, чтобы адмирал мог сесть перед лицом своих повелителей — честь, которой в то время удостоивались весьма немногие.

В присутствии придворных сановников и под благосклонными взглядами обоих монархов этот мореплаватель-фантазер, наделенный красноречием и живым воображением, начал рассказ о своем путешествии с перечисления милостей, дарованных ему господом, и всего случившегося на этом столь богатом открытиями пути.

И не было никого, кто обладал бы достаточным весом, чтобы оспаривать его утверждения, умерять его необузданную фантазию. Он мог сколько угодно давать волю своему воображению — ни один свидетель того, о чем он говорил, все равно не призвал бы его к должному благоразумию. И если он не видел чего-нибудь из-за недостатка времени, он и об этом рассказывал, как о чем-то вполне достоверном, утверждая, что убедится в своей правоте при новом посещении этих краев.

Он говорил о Кубе, материковой земле, обширном выступе Азии, крайней оконечности богатой провинции, носящей имя Кинсай, расположенной среди плодороднейших нпадений Великого Хана и обследованной им по необходимости крайне поверхностно, а также о Сипанго, острове, который он окрестил Эспаньолой и который таит в своих внутренних областях совершенно исключительные залежи золота, богатства которых расточаются размывающими их могучими и полноводными реками, словно горы не могут удерживать их неимоверного изобилия.

Он показывал также доставленные оттуда растения: кассию, являющуюся отличным слабительным, маслянистое алоэ, мастику, такую же, как привозимая с греческих островов, ревень, которым при желании можно нагрузить целые корабли, и если он не доставил перца, гвоздики, мускатного ореха или корицы, то причина этого исключительно в том, что он попал туда в неблагоприятные для сбора этих пряностей месяцы. Впрочем, он глубоко убежден, что после второго своего путешествия сможет привезти целые флотилии этих столь высоко ценимых и раскупаемых нарасхват пряностей.

То же самое мог он сказать и о золоте, и он с гордостью показал несколько золотых, не подвергнутых, однако, шлифовке изделий туземной работы и много золотых крупинок, довольно больших или совсем крошечных, которые, после извлечения из земли, были вполне пригодны к переплавке и слитки. Количество этого золота было невелико. Но Колон поспешил заверить монархов, что и маски, украшенные гонкими пластинками золота, и другие почти невесомые золотые предметы, сделанные из одного легковесного листика и называемые туземцами гуанинами, не более как образцы тех огромных масс золота, которые ему довелось видеть на Сипанго, и что во второе свое путешествие, имея в своем распоряжении больше времени, они займутся его добычей.

Король и любой из придворных носили на себе в виде массивной, украшавшей их грудь цепи или эфеса парадной шпаги не меньшее количество золота, нежели то, которое привез с собой этот открыватель новых земель. Но пламенное его красноречие сумело приумножить сокровища островов близ Ганга, как сумело приукрасить и мистические свойства золотых гуанин, созданных руками индейцев, и присутствующие, вопреки очевидности, увидели расписанные Колоном и пока еще не разысканные сокровища.

И когда он почувствовал, что на слушателей, и в первую очередь — на благочестивую королеву, его слова произвели неизгладимое впечатление, он подал знак, и в зале появилась кучка нагих людей с медно-красною кожей; ослепленные торжественной обстановкой, роскошью и богатством нарядов, блеском драгоценных каменьев на женщинах и оружия у мужчин, они растерянно озирались по сторонам.