Черная шаль - Иван Иванович Макаров

Высокий человек больше не сказал ни слова. Но, выбрав минуту, он отозвал Леню в сторону.

— А любишь ты, малец… — проговорил он.

— А чего?.. — храбрясь, ответил Леня.

— Качаться, говорю, любишь, — повторил незнакомец и кивнул наверх, на скалу.

И Леня, испытывая радость похвалы этого молчаливого, покоряющего своим спокойствием человека, сказал совсем ненужное, но очень ему самому понятное:

— Наплевать…

— На всех, говоришь, наплевать? — спросил высокий.

Леня поглядел ему в лицо и почтительно поправился:

— Нет… просто говорю, наплевать… и все.

Он и сам не знал, на что именно он готов наплевать. Помолчали.

Внезапно незнакомец спросил:

— Малец, ты грамотный?

— Да, а чего?..

Незнакомец долго и внимательно смотрел на Леню и снова спросил:

— Так ты грамотный?

— А чего?..

Тогда незнакомец нагнулся, взял палочку и написал на земле букву С.

— Это какая буква? — спросил он.

— Ну, сы… — недоумевающе объявил Леня.

— Сы… так значит сы. Пусть будет сы, — заключил незнакомец.

Потом помолчал, посмотрел на скалу, на отвесную стену вершины и пригласил Леню:

— Ты, слышь-ка, малец, пойдем со мной, только не бойся, я не съем.

— Так и испугался, — задорно ответил Ленька.

Незнакомец положил свою тяжелую руку ему на затылок и повел его прочь от скалы.

Полиция страшно забеспокоилась, когда на самой высокой скале, на совершенно недоступном месте, где кремневая глыба висела над пропастью, появилась огромная надпись белыми буквами: «СВОБОДА». Вся местность была оцеплена конными жандармами, и посещать скалы запретили под страхом ареста и штрафа. И все же толпы любопытных проникали к скалам или, забравшись на соседние скалы, издали часами смотрели из бинокля на это слово «СВОБОДА», написанное на совершенно недоступном месте.

Вскоре начальнику полиции из центра была прислана бумага, в которой категорически приказывалось немедленно уничтожить надпись на скале. К бумаге была приложена вырезка из какой-то революционной газеты, издающейся за границей, и в статейке указывалось, что русские революционеры, сосланные в тайгу и замученные полицией, написали это слово на недоступном месте, не боясь сорваться и погибнуть.

Полиция решила замазать это слово дегтем. В местной газете сделали объявление, обещающее большую награду тому, кто сотрет слово. По объявлению пришел какой-то человек и посоветовал обратиться к сапожнику, отцу Лени.

Но сапожник отказался наотрез, хотя ему предложили четвертной билет.

— Голову сломишь, — мрачно сказал он и, как бы раздумав, добавил: — А четвертную я и на головках в полмесяца выгоню.

Но когда полицейские ушли, он долго сидел в мрачном сосредоточии, потом встал, подошел к сыну и спросил:

— Ты видел?

— Во-о, тять, где налепили! Чисто галка… Куда взлетело! — восторженно крикнул Леня.

Отец сурово осмотрел его, отошел к верстаку и долго стоял в глубоком молчании.

— Четвертные на дороге не валяются, — внезапно проговорил и ушел. А через полчаса он сидел в пивной и с надсадой, без всякого желания тянул пиво. Так, мрачный и неразговорчивый, он пил три дня подряд, а на четвертый пришел в участок и сказал:

— Полезу уж!

Полиция снарядила возок, захватив ведерко, большую кисть и бочонок дегтю. Лучшие столбисты спустили Ленькиного отца на канатах, и он, окуная широкую кисть в ведерко с дегтем, начал, казалось спокойно, замазывать надпись. Он старательно замазал одну букву С и только на мгновение глянул вниз. Тут же он выпустил из рук кисть и долго смотрел, как она, виляя черенком, летела вниз, становясь все меньше и меньше, а потом, не долетев до земли, исчезла из глаз. Сапожник вдруг обеими руками обхватил канат и заорал что-то нераздельное и вовсе не похожее на человеческий крик.

— А-а-а…

Его мгновенно вытащили наверх, на площадку, но и там он, потеряв всю свою прежнюю смелость, растянулся пластом и, пытаясь впиться пальцами в кремень, орал все то же бессвязное:

— А-а-а…

Еле стащили его вниз: он то и дело цеплялся за канат, далее там, где несколько дней тому назад прыгал смело с площадки на площадку, с уступа на уступ. Лишь внизу он умолк и как будто успокоился.

В город его везли на телеге. Он всю дорогу сидел неподвижно, точно в каком-то полусне. Но на мгновенье при толчке он как бы пробуждался, порывисто хватался за телегу и открывал рот. Казалось, что он вот-вот закричит свое монотонное:

— А-а-а…

Дома он хрипло спросил сына:

— Ты? — и, не дожидаясь ответа, схватил его за волосы и с какой-то свирепой нещадностью долго таскал по полу. И всякий раз, когда его рука, вместе с волосами сына, срывалась, он подскакивал к нему и без разбору бил его короткими ударами, потом снова схватывал за волосы и волочил по полу. Потом скрылся и два дня подряд пил, совсем не являясь домой.

Странно, что Ленька не издал ни одного звука при этих страшных побоях. К вечеру голова у него распухла, кожа отстала и надулась, как прозрачный резиновый шар. Несколько дней он пролежал в постели. Маленькая, сухощавая мать украдкой от отца вызволяла его, растирая водкой покрытое сплошными синяками тело. Через неделю Ленька встал и скрылся из дому.

В этот же день, уже к вечеру, он добрел на столбы и издали долго смотрел на ту недоступную скалу, на которой ярко виднелось нелепое, ничего не выражающее слово «ВОБОДА».

Домой Ленька вернулся ночью. Пьяный отец, нераздетый, пластом раскинулся около кровати. Дышал он ровно, лишь иногда судорожно вздрагивал, точно он рыдал. Рядом валялась подушка и сползшая ватола. Видимо, он метался во сне и свалился с постели.

Ленька, спокойно разглядывая отца, спросил у матери восемьдесят семь копеек. Мать молча и удивленно затрясла головой.

Ленька потушил огонь, долго лежал в постели, дожидаясь, пока уснет мать. В полночь он тихо подошел к верстаку и на ощупь, неслышно, как мышь, отыскал новый отцов сапожный ножик, молоток, двое клещей и большую магнитную дугу, которой отец собирал железные гвозди с верстака. Все это он связал в узелок и тихонько вышел из дому. Вернулся он на рассвете.

Утром, как только открылись лавки, Леня зашел в москательный магазин, купил кисть и большую коробку белил.

На другой день на столбе пораженная полиция вновь увидела полностью написанное слово «СВОБОДА». Только лишь хвостик у буквы С был сделан неловко, точно не дописан.

Стражники послали одного товарища доложить начальству, а сами недоуменно издали смотрели на это вновь восстановленное слово «СВОБОДА».

Когда прискакавший в город стражник доложил начальнику о случившемся, тот приказал немедленно привести Ленькиного отца. Сапожника едва разыскали и привели вдребезги пьяным. Начальник с минуту смотрел на него.

— Выбирай: катеринку или в тюрьме сгною! — крикнул