Иосиф Флавий. История про историка - Петр Ефимович Люкимсон

версиях Манефона и Херемона, хотя они вроде бы говорят об одном и тот же царе: у Манефона он пожелал видеть богов, у Херемона ему во сне является Изида и что-то там требует. У Манефона советчика царя также зовут Аменофис, у Херемона — Фритифант; у Манефона прокаженных сначала отправляют в каменоломни, у Херемона — топят и отсылают в Пелузию и т. д.

Еще больше нелепицы, по его мнению, нагромождает Лисимах: «Этот уже не позаботился даже о том, чтобы назвать того же царя, что они, но придумал имя поновее. Ему не понадобились ни сновидение, ни египетский прорицатель, — за оракулом о чесоточных и прокаженных он отправляется прямо к Аммону. В храмы, говорит он, стало стекаться множество евреев, однако тех ли самых прокаженных называет он этим именем, или только больных из числа евреев? Он ведь говорит „еврейский народ“. Что за народ? По происхождению пришлый или местный? Почему же тогда ты называешь их евреями, если они египтяне? И после того как царь многих из них утопил в море, а остальных изгнал в пустыню, каким образом возможно, чтобы уцелело такое множество? И как это им удалось сперва преодолеть пустыню, а затем овладеть страной, которую мы теперь населяем, к тому же основать там город и построить прославленный храм? Также ему следовало бы не только назвать имя законодателя, но и рассказать, кто он по происхождению и откуда, и ради чего он стал вводить подобные меры в отношении почитаемых богов и по отношению к людям призывать к беззакониям во время пути? Ведь будь они египтянами по происхождению, они не изменили бы отеческим обычаям с такой легкостью; а будь они пришельцами из другой страны, все равно у них должны были существовать какие-то законы, закрепленные многовековой привычкой. Потому если они дали клятву никогда не прощать обиды тем, кто их изгнал, это было бы вполне правдоподобно, но что эти люди со всеми начали беспощадную войну в то самое время, когда, по его словам, сами бедствовали и нуждались в помощи всех и каждого, — все это обнаруживает скорее не их собственное неразумие, а весьма большую глупость того, кто написал эту ложь» (ПА, 35).

Этот же миф за Манефоном повторил потом с некоторыми новшествами и Апион, на которого Иосиф обрушивается в начале второй книги трактата.

По версии Апиона, предками евреев также были больные проказой и увечные египтяне, а их вождь Моисей был жрецом бога Солнца. Прокаженные и калеки, по Апиону, выйдя из Египта, блуждали шесть дней по пустыне, дошли до Иудеи, где все до единого заболели бубонной чумой и вынуждены были остановиться на отдых. А так как бубоны на египетском называются саббатосисом, то они назвали этот день «шабатом» — субботой.

«Посмеяться ли над этим вздором или наоборот вознегодовать за заключенную в этих словах бессовестную ложь?» — вопрошает Иосиф, разбивший до этого в пух и прах хронологию Апиона, относящего исход евреев ко времени создания Карфагена, в то время как сами создавшие этот город финикийцы сообщают, что Карфаген был создан через 143 года после строительства Иерусалимского Храма, когда у евреев уже было процветающие государство.

И затем продолжает про версию о бубонной чуме: «Понятно, что этой болезнью заболели все 110 000 человек. Однако, если они были слепыми, хромыми и больными всякой болезнью, как говорит о них Апион, они не смогли бы пройти и однодневного пути. Если же они были в состоянии преодолевать пустыню и к тому же победоносно сражаться с теми, кто оказывал им сопротивление, они вообще не должны были на седьмой день заболеть. Ибо не бывает так, чтобы это случалось с теми, кто совершает по необходимости подобные переходы, — тысячи солдат постоянно преодолевают такие же расстояния, — как невероятно и то, что это произошло само по себе, — то была бы самая большая несообразность. Апион, которому можно только удивляться, сперва сообщил о том, что они пришли в Иудею через шесть дней, а затем говорит, что „Моисей взошел на гору, называемую Синай, которая находится между Египтом и Аравией, в продолжение сорока дней оставался сокрытым от всех, а затем, спустившись оттуда, дал евреям законы“. Хотя каким образом и возможно ли вообще, чтобы одни и те же люди провели в безводной пустыне сорок дней и к тому же прошли ее всю в шестидневный срок? Также и в отношении названия субботы подмена слов выдает либо его величайшую бессовестность, либо вопиющее невежество. Ведь слова „саббо“ и „саббатон“ весьма заметно разнятся между собой: „саббатон“ на еврейском языке значит прекращение всякого дела, а „саббо“, как он и говорит, означает у египтян бубонную болезнь» (ПА, 2:2).

Несмотря на всю убедительность аргументов Иосифа, взгляд Манефона и его последователей на евреев как на неполноценный народ, берущий свое начало от изначально ущербных предков, страдающих различными физическими и нравственными пороками, оказался необычайно живучим и в различных вариациях повторялся во все последующие эпохи, приведя в итоге к нацистской расовой теории.

Столь же живучей оказалась и идея о том, что Моисей был по происхождению не евреем, а египтянином, — не мог же у столь ущербного народа появиться лидер такого масштаба! Версия эта благополучно дожила до наших дней. Ее придерживались такие известные египтологи, как Джеймс Брестед и Эдуард Мейер. Под ее влияние попал даже Зигмунд Фрейд, построив на ней свою печально известную последнюю книгу «Моисей и монотеизм. Этот человек Моисей и монотеистическая религия». Французский писатель и философ Эдуард Шюре попытался в своих «Великих посвященных» совместить ее с версией Пятикнижия.

Но ирония истории заключается в том, что сама версия Манефона сохранилась и благополучно шествовала сквозь столетия во многом благодаря Иосифу Флавию, который столь яростно с ней боролся. Значительная часть того, что мы знаем о воззрениях Манефона, почерпнута историками именно из его сочинения «Против Апионов» — и пенять евреям за это следует прежде всего именно на него. Хотя нет сомнений, что Иосифом двигали исключительно благие намерения.

* * *

Одно из главных обвинений Апиона и его последователей против евреев состояло в том, что они, с одной стороны, всюду, где поселяются, претендуют на равные гражданские права с основным населением (а гражданство того или иного полиса обеспечивало в Римской империи защиту закона, право участия в управлении и распределении бюджета полиса, а также целый ряд других льгот, и потому имело огромное значение), всячески маскируются под лояльных граждан и даже нередко называют себя так же, как коренные жители, но на самом деле, отказываясь служить местным богам, оскорбляют чувства этих жителей и преследуют в первую очередь свои национально-религиозные интересы, а не интересы