Сигнал и шум. Почему одни прогнозы сбываются, а другие – нет - Нейт Сильвер

Рис. 13.8. Соотношение частоты террористических атак в Израиле и количества жертв, 1979–009 гг.

Как трактовать сигналы террористов

Какие бы стратегические решения мы ни принимали и на какие бы компромиссы между свободой и безопасностью ни шли, начинать нужно с сигнала. Поэтому качественная разведка остается на первой линии нашей обороны по предотвращению терактов.

Одна из заявленных целей войны в Ираке заключалась в предотвращении дальнейшего распространения в стране программы по созданию оружия массового поражения. Разумеется, оружия массового поражения там практически не оказалось. В результате проведения ряда независимых исследований решения о вторжении в Ирак специалисты пришли к выводу, что при Буше не существовало давления со стороны Белого дома на разведывательное сообщество с тем, чтобы оно предоставляло ложную информацию. В то время организации вроде ЦРУ действительно придерживались единого мнения, что Ирак активно разрабатывает оружие массового поражения{989}. Однако Белый дом искажал разведданные для американцев в некоторых важных аспектах{990}.

Хотя эта точка зрения имеет право на жизнь, я не уверен, что мы действительно можем четко отделить то, что администрация Буша заявляла публично, от того, во что она верила сама, и того, что ей сообщали специалисты разведки. При анализе сигналов, так же как и других типов прогнозов, в клубке информации легко разглядеть то, что хочется. Недостоверные источники вроде Curveball – выходца из Ирана Равида Ахмеда Альвана Аль-Джанаби (который впоследствии признался, что сфабриковал свидетельства об иракской программе разработки биологического оружия в надежде, что это подвигнет Запад на уничтожение режима Саддама Хуссейна{991}) – могут быть легко приняты на веру в атмосфере ожидания войны.

Как мы узнали из главы 9, во время игры в шахматы люди обычно сосредоточиваются на одном или двух потенциальных ходах, игнорируя другие, которые могут быть эффективнее. Компьютеры, анализирующие все возможности, меньше подвержены этой ошибке, и ходы, которые могли бы считаться гениальными, будь они сделаны Бобби Фишером или Гарри Каспаровым, часто просчитываются на ноутбуке всего за несколько секунд. Компьютеры не анализируют каждый из этих ходов так же глубоко, как и мы. Однако они рассматривают альтернативы иначе. Компьютеры широко раскидывают сети вместо того, чтобы искать идеальное решение.

Если ожидать от мира, что он поделится на детерминистские линии возможного и невозможного с минимумом пространства для маневра, окажется, что, с одной стороны, наши предсказания чересчур самоуверенны, а с другой – мы останемся с неизвестными неизвестными. Мы не так уж сильны в предсказаниях, и нам стоит перестраховываться, вместо того чтобы, подобно ежам Фила Тэтлока, делать ставку на одну-единственную гипотезу.

Вероятно, ни в одной другой сфере эти навыки не подвергаются таким испытаниям, как в сфере национальной безопасности. Как отмечает Брюс Шнейер, суть проблемы безопасности заключается в том, что нас определяет наше самое слабое звено{992}. Если вы установите на входную дверь титановые пластины, поставите вооруженных охранников и фалангу питбулей, это не принесет пользы, если рядом с ней имеется хлипкая задняя дверь, через которую пролезет любой никудышный грабитель. Эти угрозы асимметричны – вся мощь американского флота в Тихом океане не помогла бы нам, когда корабли японского флота, просочившись через наши неукрепленные позиции, обнаружили, что бо́льшая часть нашего арсенала, как по заказу, размещена в одном месте. Вот почему события, подобные атакам 11 сентября или на Перл-Харбор, порождают такой когнитивный диссонанс. Несложно предсказать, где наши враги нападут на нас: там, где мы меньше всего этого ожидаем.

Некоторые из типов мышления, к которым я призываю в этой книге, могут оказаться полезными в сфере национальной безопасности{993}. Например, байесовский подход к вероятностям, скорее всего, можно сопоставить с принятием решений в условиях сильной неопределенности. Он призывает нас одновременно держать в уме большое количество гипотез, давать им вероятностную оценку и часто обновлять значение вероятности при появлении новой более-менее подходящей информации.

Ближе всего мы подобрались к разгрому Аль-Каиды в преддверии 11 сентября, когда арестовали Закариаса Муссауи, исламского экстремиста, проявившего странный интерес к управлению «Боингом-747». Мог ли он объяснить свое желание безобидным интересом? Думаю, он вполне мог оказаться каким-нибудь летчиком с кучей свободного времени. Однако если бы мы серьезно задумались о гипотетической возможности угона самолета террористами, чтобы врезаться на них в здания, то новая информация помогла бы значительно повысить оцениваемую вероятность этого события. Мы же не стали даже рассматривать эту гипотезу – она была для нас неизвестным неизвестным. Комиссия по расследованию событий 11 сентября пришла к заключению, что «система не была настроена воспринимать потенциальную значимость этой информации», следовательно, арест Муссауи ничем не помог нам в раскрытии замысла заговорщиков{994}.

Это не означает, что сотрудники нашей разведки все поняли неправильно. Если обвинять кого-нибудь в провалившейся попытке обнаружить атаку 11 сентября, то следовало бы даже похвалить администрации как Буша, так и Обамы за то, что с тех пор терактов не было. 11 лет назад я бы не предрек подобный итог. Подобно судье в бейсболе, аналитик разведки рискует оказаться виноватым, когда что-то идет не так, но никто не замечает его, когда он хорошо делает свою работу. Я не считаю, что в этой области предсказания полностью проваливаются, как в некоторых других сферах, описываемых мной в этой книге. Если брать в расчет степень серьезности испытаний, то можно считать, что мы смогли достичь немалых успехов.

Кроме этого, комиссия постановила, что самой главной первопричиной неудачи был недостаток воображения. Создавая прогнозы, мы должны сохранять баланс между любопытством и скептицизмом{995}. Их вполне можно совмещать между собой. Чем более критически мы изучаем и проверяем наши теории, тем более охотно признаём, что наши знания о мире неполные, а идеальные предсказания невозможны, А это значит, что мы будем меньше бояться неудач и станем свободнее мыслить. Зная больше о том, чего мы не знаем, мы сможем достичь успеха в большем количестве предсказаний.

Заключение

Всегда есть такие комбинации, которые шорт-стоп высшей бейсбольной лиги может разыграть, есть и такие, которые ни за что не сможет, а для осуществления некоторых из них ему придется бросаться за мячом. Броски шорт-стопа невероятно впечатляют и привлекают внимание. Однако они же могут привести и к близорукой оценке его способностей.

Легендарного шорт-стопа Дерека Джитера часто обсуждали в эпоху «Moneyball». Телерепортеры и скауты замечали, что Джитер особенно часто делает рывки за мячом, и на этом основании решили, что он исключительный шорт-стоп, но, как показала статистическая обработка его результатов, это мнение было ошибочным{996}. Хотя Джитер и был потрясающим спортсменом, он часто долго готовился к броску и делал рывок только потому, что пытался нагнать упущенное время. Цифры показывали, что Джитер был довольно посредственным шорт-стопом, несмотря на то что выиграл пять Золотых перчаток. На самом деле великий шорт-стоп вроде Оззи Смита с легкостью поймал бы мячи, за которыми Джитеру приходилось нырять, – возможно, его хвалили меньше как раз потому, что в его исполнении это выглядело обычным делом (рис. З .1).

Рис. З .1. Диапазон бросков шорт-стопов

Какие бы способности мы ни имели, перед нами всегда будут вставать задачи, для решения которых потребуется применение их на пределе возможностей. Если судить себя только по тому, что дается нам с трудом, мы будем воспринимать как должное все то, что удалось сделать с легкостью.

Одно из самых впечатляющих и правильных предсказаний в истории человечества было сделано английским астрономом Эдмундом Галлеем. В 1705 г. он предсказал, что гигантская комета вернется к Земле в 1758 г. И хотя многие сомневались в правильности этого предсказания, но комета вернулась как раз в указанное время{997}. В древности кометы считались абсолютно непредсказуемыми божественными знамениями{998}, сейчас же они для нас зловеще регулярны и предсказуемы.

Астрономы предсказывают, что в следующий раз комета Галлея приблизится к земле 28 июля 2061 г. К этому времени решение многих проблем, с которыми мы сталкиваемся на этом свете и которые досаждают нам, мешая делать прогнозы, будет нам доступно. Законы природы меняются не столь явно. По мере того как человеческие знания продолжают расширяться (а это происходит со времен изобретения печатного станка Гутенбергом), мы постепенно начинаем понимать сигналы природы лучше, пусть и не знаем всех ее секретов.