Поцелуй сатаны - Вильям Козлов

Все посмотрели на Никиту, ожидая, как он отреагирует. Тот пошевелился на своем желтом стуле с высокой спинкой, улыбнулся:

— Тебя дьявол искушает, Алла.

— Ей Богу, какой-то цирк! Театр абсурда! — грубо хохотнул Туркин. — Какой дьявол, какой Бог? Посмотри, что вокруг делается? В стране инфляция, в магазинах — пустые полки, скоро жрать нечего будет, а вы тут с умным видом несете всякую чепуху! Страна катится в пропасть, замаравшая себя советская власть кончается, партия опозорилась, молодежь озверела, кругом преступность, мрак, зловоние… Куда же твой Бог смотрит с небес? Почему же он не наказывает виноватых? Не покарает мечом и огнем? Или уже в мире Сатана правит свой бал?

— А все, что сейчас у нас происходит, разве это не есть божье наказание? — мягко возразил Никита.

— А Советская власть — тоже божье наказание? — задал коварный вопрос Ушастик — Это она принесла все несчастья народу. Мой старик отказался в театре исполнять роль Ленина, сказал при всех, что вождь пролетариата тоже натворил много всяких бед. Не меньше Сталина.

— Церковь в политику старается не вмешиваться. Хотя она, пожалуй, больше всех пострадала от советской власти. Революцию совершили не христиане, не верующие разрушали храмы и распродавали за границу веками накопленные и не имеющие цены реликвии и драгоценности. Наша святая обязанность заботиться о душе. Спасать души заблудших, попавших под влияние Сатаны.

— Ты пришел спасать наши души? — хихикнул Толик Косой, глядя не на Никиту, а на картину за его спиной.

— Я бы рад это сделать, но не знаю как, — признался Никита.

— Слушай, я смотрю на тебя и все время думаю, что ты нас разыгрываешь, — произнесла Алла, закуривая «Шипку». — Не верю я, что ты и впрямь поверил в Бога! Вспомни, что мы вытворяли в этом сарае? И ты был заводилой, самым отчаянным из всех нас, ты понравился Илье Власику, благодаря тебе он и разрешил нам приходить в мастерскую…

— Власик, Никитка, положил на тебя глаз… — ввернул Косой. Он ковырял вилкой с желтой ручкой в консервной банке. — Ты же знаешь, он из этих… педиков.

— Я этого не знаю, — открестился Никита.

— Он даже на Алиску не клюнул, — заметил Павлик — А Лисичка всем нравилась… И тебе тоже.

— И вдруг Александро-Невская лавра! — продолжала Алла — Ты раньше никогда о Боге и не помышлял. И креститься-то, небось, не умел?

— Пути Господа неисповедимы, — сказал Никита. Он понял, что ничего сделать не сможет. Если бы не было этого Туркина с неприятным взглядом, он попытался бы поговорить по душам с ребятами. Сегодня они не очень-то и пьяны, да и не пахнет наркотиками. К вечеру наберутся… Борис Туркин занял его место здесь. Интересно, кто он? Спортсмен? Кооператор? Все они поглядывали на плечистого мужика уважительно, а Ляхова явно заискивала перед ним. Может, она и побольше бы поговорила про свою древнейшую профессию, но одним лишь движением темных густых бровей Туркин заставил ее заткнуться. И тут Никиту осенило: да этот Туркин просто-напросто сутенер! Он отбирает эти сотни у Ляховой. По ее внешнему виду не скажешь, что она живет очень уж шикарно. Если и есть у нее какие драгоценности, так это золотые серьги в ушах и пара тонких колец с камушками на пальцах. Ну, и одета модно, при ее профессии это необходимо, нужно произвести на мужчину должное впечатление… Никита отогнал эти мысли и поднялся со стула.

— Мир вам, — поклонился он всем, перевел взгляд на Павлика и попросил: — Проводи меня, если тебе это не трудно.

Ушастик бросил взгляд на Туркина и нехотя поднялся из-за стола. К его толстой губе прилепилась серебристая рыбья кожа. Широкий нос картошкой лоснился.

— Занятный ты малый, — провожая их взглядом до двери, проговорил Туркин. — Это правда, что твой батя секретарь райкома? Первый?

— Мой отец учитель, — спокойно ответил Никита.

— Так я загляну к тебе, Никитушка, — бросила вслед Длинная Лошадь. — Ты, наверное, и поешь на клиросе?

— Двери божьего храма открыты для всех, — сказал Лапин.

Выйдя на Литейный, Павлик с усмешкой покосился на бывшего приятеля:

— Будешь меня уговаривать к Богу приобщиться?

— Оставь Бога, — оборвал Никита и без околичностей предупредил: — Со мной один человек разговаривал, мой друг, так вот, Паша, ты можешь скоро в тюрьму загреметь, и с большим сроком.;. Подумай над этим?

— Что ты имеешь в виду? — запинаясь, с трудом выговорил Ушастик. Он даже побледнел. И нос стал белым.

— Тебе лучше знать, — сказал Никита. — Мне очень не понравился этот…

— Турок?

— Он — плохой человек.

— Лошадь привела его, — признался Павлик. — Он поставляет ей клиентов, а за это она отстегивает ему больше половины. Раньше-то она за пачку сигарет с любым ложилась, а теперь приоделась и обслуживает только клиентов Турка.

— Я так и подумал, что он — сутенер.

— Говорит, кооператор, — уныло вставил Павел. Он скис, зеленые кошачьи глаза его потускнели, толстая нижняя губа отвисла. — Он достает нам…

— Наркотики?

— Не жадный, — вяло говорил Ушастик — Не жалеет на выпивку, даже в ресторан иногда приглашает, когда Длинная Лошадь хорошую выручку приносит… Да, а кто этот человек? Ну, что тебе про нас накапал?

— Он просил не говорить, но я ему верю. Очень осведомленный человек.

— Книги? — пытался сам себя утешить Павлик — Или что-нибудь другое?

— Что-нибудь другое…

— Я… — Павлик испуганно оглянулся, будто за ним уже кто-то следил. — В общем, я мелкая сошка.

— Да нет, как я понял, дело серьезное, — сказал Лапин.

— Батя уехал в Англию на съемки совместного фильма, квартиру закрыл и поставил на охрану, даже ключей не оставил, а меня определил к тетке, что живет на Карла Маркса, неподалеку от гостиницы «Ленинград». Оказывается, я продал из дома книг больше чем на пять тысяч… Да и дачу мне простить не может, будто это я ее поджег! Нас и не было там, когда она загорелась.

— Сильно ты своему отцу насолил.

— А ты? — вдруг озлился Ушастик — Из-за тебя его с такой работы турнули!

— Вряд ли из-за меня, — спокойно ответил Никита. — И потом, он сам ушел.

— Рассказывай сказки! С таких постов сами не уходят!

— Все в нашей жизни — суета сует, — вздохнул Лапин. Глядя на снова понурившегося Павлика, он вспомнил понравившееся ему изречение философа и теолога Рейнхольда Нибура.

— Послушай, что говорят умные люди, — напрягая память, произнес он:

Ничто достойное не завершаетсяв течение одной жизни.Поэтому мы должнызапасаться надеждой.Ничто истинное или прекрасноене дает полного смыслав любом контексте истории.Поэтому нас должна спасать вера.Что бы мы ни делали,как бы это ни было чисто,нельзя выполнить в одиночку.Поэтому нас спасает любовь.

— Для меня это слишком мудрено, — помолчав, сказал Павлик. — И философа я такого не знаю… Но я догадываюсь, о чем речь… Фальшивые деньги?

Никита промолчал. Он пообещал Прыгунову не упоминать его фамилию и ничего не говорить про фальшивые ассигнации, но Ушастик сам об этом обмолвился.

— Я к этому не имею никакого отношения, — продолжал Павел. — Да мне бы так и не нарисовать. Ал ка показывала десятки и пятерки… Я бы их не отличил от настоящих. Она сказала, что один подонок щедро рассчитался с ней за ночь фальшивыми деньгами. Может, она сама их теперь всучивает на сдачу своим клиентам?

— А Туркин знает?

— Послушай, может, он и дает фальшивые бумажки Алке?

— Держись от всего этого подальше, Павлик, — сказал Никита, поеживаясь в куртке. Холодный ветер задувал под арку, возле которой они стояли, в лицо попадали мелкие капли. Темно-серое небо нависло над крышами, некоторые автомобилисты включили подфарники. Еще и трех нет, а на улице уже сумрачно. Литейный мост полускрыт туманом. Выскакивая на горбатый широкий мост, машины будто проваливались в Неву. Не видно шпиля с часами на башне Финляндского вокзала.

— Ты веришь мне? — приблизил свое лицо к нему Ушастик. От него пахнуло алкоголем и селедкой. С трудом удержавшись, чтобы не отступить, Никита кивнул:

— Конечно, верю! С какой стати меня-то обманывать?

— Так и передай этому человеку… — глядя на проплывающий мимо синий троллейбус с мокрыми окнами, сказал Павлик. — Закладывать их я не буду. Турок убьет меня. Я раз видел, как он Алкиного хахаля выбросил на лестничную площадку, тот все ступеньки пересчитал… Хотел зажилить часть денег, что обещал Лошади.

— Меня эти подробности не интересуют, — поморщился Никита. — Я буду прислуживать в церкви в субботу. Приходи, если хочешь. Можешь с Аллой и с этим… Туркиным, — подавив внутренний протест, закончил Никита — В храм божий никому путь не заказан: ни грешнику, ни праведнику.