Поцелуй сатаны - Вильям Козлов

— Я читал, они называли себя работниками органов. Служу в органах. Я из органов. И эти «органы» наводили на всех страх.

— Слово-то какое неприятное: «орган», — поморщился Прыгунов.

Они рассчитались, Алексей заглянул в подсобку, где, по-видимому, посмотрел на деньги, полученные от знойного клиента Ляховой.

На Садовой возле машин в открытую шла торговля культтоварами. То же самое и на Литейном у книжного магазина: прижимаясь к серой стене, десятки людей разного возраста предлагали любителям художественную и научно-популярную литературу по ценам черного рынка. И ни одного милиционера не видно. Николай два дня назад купил здесь за червонец французский детектив. Это еще по-божески. Правда, там были старые повести Сименона и других французских детективщиков. А вот книжка дневников Екатерины Второй стоила 60 рублей!

От снежных куч растекались по асфальту ручейки, капало с крыш. Иногда тяжелая глыба снега сползала по железу и с пушечным гулом обрушивалась вниз, пугая прохожих. Сосульки давно растаяли, лишь у водостоков труб поблескивала наледь. Обычная ленинградская погода. Скоро Новый год, а снег может и не выпасть. Небо было серым, и не поймешь, двигается эта серость над городом или стоит на месте. Звенели, проносясь почти вплотную к машинам у Апраксина двора, трамваи, громадный грузовик с прицепом перекрыл Садовую. Водители раздраженно сигналили, но грузовик не торопился освободить проезжую часть. Он с трудом втискивался в узкий переулок, ведущий к площади Ломоносова.

— Когда опять туда… в белые дали? — с ноткой зависти, произнес Прыгунов.

— Через неделю, — ответил Николай — Если не подморозит и дорога не превратится в каток Боюсь, и там скоро начнет таять снег.

— Пригласил бы меня на лыжах покататься? — сбоку взглянул на него Алексей.

И Уланову стало стыдно: а ведь верно, он ни разу не пригласил в Палкино Прыгунова.

— Поехали, — с подъемом сказал он, — Там окуни берут в лунках, воздух хрустальный, а сосновый бор пока весь в снегу.

— Романтик! — улыбнулся Алексей — Чего бы тебе самому не писать книжки? Обычно все редакторы в издательствах рано или поздно начинают писать сами. То-то писателей развелось в стране!

— Нет, правда, поехали! — уговаривал Николай. — Честное слово, не пожалеешь!

— Разве что весной или летом, — думая о чем-то другом, рассеянно произнес Алексей. — Столько сейчас работы: Удивляюсь, сколько гадов на белом свете живет! Кто они? Люди? Или животные в человеческом облике?

— Ты животных не обижай, — сказал Николай. — Я среди них кручусь скоро год. У них есть и разум, и свой язык, и они не гадят природе, как мы, люди. Да и отношения у них между собой куда более порядочные, чем у людей.

— Есть такие особи рода людского, что я не уверен, стоило ли им вообще появляться на белый свет? Один ублюдок убил семь девочек. Насиловал даже шестилетних и потом зверски расправлялся.

— У животных, дорогой Алеша, такого не случается! — вставил Уланов.

— Три рэкетира стали с одного кооператора из научного института с живого снимать кожу… Отрезали поочередно пальцы на ногах и руках, сняли скальп… А потом отрубили на плахе голову топором! И подбросили в мешке жене и детям!

— Раньше я и не подозревал, что у нас столько краж, убийств, пожаров, — признался Уланов.

— Девятым валом накатывается на страну преступность, — мрачно констатировал Прыгунов. — И особенно много среди воров-убийц молодежи. Вот что страшно.

— А как этот… Никита? — поинтересовался Николай — Старые грехи в церкви замаливает? Свои и отца?

— У Никиты все в порядке, — сказал Прыгунов, — Я иногда с ним встречаюсь…

— И ведешь с ним богословские беседы?

— Он нашел в себе бога и счастлив. Вспомни, какой он был? Нигилист, наркоман, ничего святого для него не существовало, и вдруг такая перемена! Тихий, спокойный, ему не откажешь в логике, даже когда рассуждает о вере, Боге. У них там, в семинарии, подготовка — дай бог!

— И папаша его смирился?

— Я тебе разве не говорил? — взглянул на него Прыгунов. — Михаил Федорович по собственному желанию ушел из райкома и сейчас работает завучем средней школы в Смольнинском районе.

— И тоже счастлив?

— Этого я не знаю. Он все-таки порядочный человек. После того, как его не избрали в районный Совет, первым подал заявление об уходе из райкома. А ведь посмотри, как другие цепляются за свои кресла? Руками и зубами! А уж если их «уходят», так требуют равноценной должности, чтобы была такая же зарплата и привилегии…

— Хороши наши партийцы!

— Не надо так, — сказал Алексей. — Не забывай, образ партийного функционера вырабатывался десятилетиями, кто не вписывался в этот образ, безжалостно изгонялся из партийной элиты. И даже умным людям приходилось приспосабливаться. Я знал одного секретаря горкома, который отказался от привилегий, еще когда эта тема была закрыта для всех. И что ты думаешь? Его обвинили в подрывах партийных устоев и перевели снова на завод. Кстати, он стал директором и его летом избрали депутатом в Верховный Совет.

— Выходит, честным, порядочным людям или нужно было уходить с партийной работы или ломать свой характер, приспосабливаться?

— Выходит, — кивнул Алексей — Слышал, в Прибалтике комсомол распустили?

— А кому он такой нужен? Раскормленные мальчики с рубиновым Ильич ем на лацкане разъезжают на черных «Волгах» и делают себе карьеру. Какая молодежи польза от таких жеребчиков? И тоже вцепились зубами в свою кормушку! Сколько же у нас, Алексей, расплодилось паразитов на теле народа…

— Точь-в-точь говоришь, как пишут в «Огоньке»!

— Мне многое не нравится, что пишут в этом журнале, — сказал Уланов. — Не нравится, когда показывают молодых преступников по телевидению, суют им в нос микрофон и сладким голосом спрашивают: «Вам нравится драться? А убивать?». И те, сыто гогоча, нагло отвечают: «Ага, нравится бить морды жлобам, убивать фраеров…». Для кого это показывают? Для тех, кто еще не думал о том, что для самоутверждения нужно драться и убивать? А посмотрев, некоторые постараются перенять опыт у маргиналов из Казани или Набережных Челнов. Кажется, оттуда велся репортаж. Мне не нравится, когда показывают здоровенных спортсменов-рэкетиров и с нотками затаенного восхищения спрашивают, сколько они прибили, ограбили кооператоров и доходное ли это занятие? Показывают их развязными и наглыми, ничуть не раскаявшимися. Для кого это показывают? Для тех самых молодых людей, которые тоже загорятся желанием отбирать у людей деньги? Это ведь легче, чем работать и еще прослывешь героем телеэкрана. После телевизионного и кинематографического показа сладкой жизни наших валютных проституток и их колоссальных заработков, тысячи молоденьких девочек прямо из школы бросились к гостиницам и отелям продавать себя за деньги… Бойкие мальчики с камерой и микрофоном готовы людям в задницу заглянуть, ведь это для них самореклама, вот, мол, какие мы смелые, даже как делают аборты на весь телеэкран показали… Это что, гласность или разврат? Или откровенная провокация, мол, чем хуже в стране, тем кому-то лучше?..

— Чувствую влияние писателя Строкова, — вставил Прыгунов, — Он во всем, что сейчас происходит в стране, видит происки темных сил…

— Не он один, Алеша, — возразил Николай. — У многих глаза открываются. А не хотят видеть и слышать лишь те, кто повязан мафиями. Как ты думаешь, почему руководство Гостелерадио пропускает все это?

— Не знаю, — усмехнулся Прыгунов.

— Почему все средства массовой информации… почти все, — поправился Уланов, — прославляют только определенную группу людей, а русских поносят, клюют, настраивают против них не только народы союзных республик, но и мировое общественное мнение? Послушаешь радио-телевидение, так одни русские во всем виноваты! Ладно бы, жили как люди, так живут в нищете, хуже всех… И тут же есть готовый ответ: русские — бездельники, тупы, ленивы, консервативны! Тебе, Алеша, не обидно за русских?

— Обидно, но…

— Пробуждение национального самосознания в республиках, вообще у всех народов приветствуется, называется прогрессивным явлением, а стоит русским заикнуться о своем национальном самосознании, как на них сразу обрушиваются все средства массовой информации, в том числе и хитрые голоса из-за рубежа, обвиняя русских в национализме и шовинизме. Да еще почему-то сразу и в антисемитизме. Пока другие пробуждаются, вы, русские, сидите в норе и помалкивайте! Мы будем пробуждаться, а вы дремлите, как дремали все страшные годы после того, как мы вам учинили революцию. Как же это понимать, товарищ сотрудник КГБ?

— Что же ты предлагаешь, товарищ кооператор? — в тон ему ответил Прыгунов.

— Я ничего не предлагаю, потому что все предложения, касающиеся улучшения положения русских принимаются нашими партийными органами в штыки. Деятели с русскими фамилиями в руководстве. Вот они и лезут из кожи вон, чтобы всему миру доказать, что хотя они и русские, но в первую очередь давили и будут давить и разорять именно русских, чтобы другие нации, упаси бог, не подумали, что они к своему народу более благорасположены, чем к инородцам. Ты разве не заметил, что любое национальное движение, возникновение разных национальных обществ и общин, создание народных фронтов в республиках радостно приветствуется, а стоит русским в своей республике чуть заявить о себе — сразу насмешки, издевки, обвинения в национализме, шовинизме, антисемитизме, даже фашизме! Кому же это выгодно в нашей стране и за рубежом держать русских людей, как стадо баранов, в закутке и не давать им даже рта раскрыть? Слово сказать в свою защиту! Ведь русские требуют, точнее, робко заикаются лишь об одном — о равенстве с другими народами: например, с евреями, владеющими всеми средствами массовой информации в стране, заправляющими радио-телевидением, издательствами, почти всеми газетами, журналами, кинопродукцией, театрами, концертными бюро, капеллами, филармониями… Евреи десятками тысяч покидают СССР, а русские? Много ты знаешь русских, уехавших за границу? Единицы! У русских очень сильно развито чувство Родины. Русские любят и чтут свою Родину, кстати, давно ставшую для них злой мачехой. Благодаря советской власти, партийной политике и бывшим органам правопорядка. И те, кого партия, правительство, вы защищаете, всех вас в годы перестройки и отблагодарили…