Владигор. Римская дорога - Николай Князев

— Луций, вели кликнуть лекаря… — вновь принялся причитать Коротконожка.

— Погоди, дай я посмотрю, что у тебя с ногой, — предложил Владигор.

— Что ты смыслишь в этом? — промычал, морщась от боли, гладиатор.

Владигор ощупал изувеченную ногу. Если ожог вызван магией, то магия должна рану излечить. Владигор, шепча заклинания, медленно провел пальцами по обугленной коже. К изумлению обступивших его гладиаторов, когда синегорец снял ладонь с раны, на ноге Коротконожки осталось лишь небольшое красное пятно.

— Надо же, вылечил… — изумленно выдохнул Коротконожка. — И не болит!..

— Не переживай — завтра он убьет тебя на арене, — успокоил его Луций.

— Слушай, приятель, объясни, как ты очутился на арене? Ты кого-то убил? — поинтересовался Одноухий.

— Я никого не убивал, меня обвинили ложно…

— Ну да… ложно, но все же — кого?

— Гордиана Августа.

Луций расхохотался. Остальные переглянулись в недоумении.

— Я же говорил, — напомнил Одноухий.

— Приятель, весь Рим знает, что Гордиана отравил Араб. Но официально мальчишка помер от болезни. Разве ты был его личным врачом, чтобы тебя обвинили в убийстве? — спросил Луций.

— Нет.

— Так что же произошло на самом деле? — настаивал Луций.

— Я пытался убить Филиппа Араба.

— Жаль, что не убил.

Владигор отвел Луция в сторону.

— Я хотел спросить об одном… — Владигор оглянулся, проверяя, не может ли их кто-нибудь подслушать. — Почему бы нам не подбить гладиаторов на бунт и не сбежать?

— Зачем? — Луций рассмеялся. — После того как рабов по прихоти хозяев запретили продавать в гладиаторские школы, здесь теперь только добровольцы и преступники. Убийцы сидят в клетках, прикованные к стене цепями, — им не убежать. А гладиатору по контракту победа приносит несколько тысяч сестерциев. Сам понимаешь, каждый надеется только на победу… И я тоже. Так что я никуда не побегу.

— Неужели ты не хочешь стать вновь свободным?

— Я стану им, когда выйдет мой срок. И к тому же у меня будет много-премного звонкой монеты. В нынешние времена люди продают себя в рабство сами — так пусть сами и освобождаются. Идем, мой друг, нас ждет ячменная каша. А что касается остального, то мне кажется — это не твои дела.

— Мне горько видеть, как этот мир гибнет…

— А мне, признаться, все равно, — пожал плечами Луций.

В этот день вечером Владигора не стали запирать в казарме, а вместе с его приятелем Луцием вывели во двор. В тени портика несколько гладиаторов играли в разбойники.

Хозяин гладиаторской школы — коротконогий и необыкновенно широкий в плечах, с черными неподвижными, будто мертвыми, глазами, подошел к гладиаторам и смерил их критическим взглядом.

— Одна благородная дама просила вас двоих посетить ее дом сегодня вечером. Чтоб провалиться мне в Аид, я не мог ей отказать. Ну ладно, ты, Луций, можешь идти беспрепятственно, а вот ты… — Взгляд мертвых черных глаз уставился на Владигора. — Ты должен поклясться Юпитером Всеблагим и Величайшим, что вернешься назад, и только тогда я сниму с тебя цепи.

— А если я откажусь? — спросил синегорец.

— Останешься в казарме.

Могучий коротышка сам был в прошлом гладиатором, и о нем рассказывали легенды, будто Элагабал обожал его и частенько приглашал на пиры в Палатинский дворец. Разумеется, не пировать, а драться — вид крови возбуждал аппетит императора.

— Только учти, если ты нарушишь слово и не вернешься, я казню твоего приятеля Луция и еще девятерых гладиаторов. Я знаю, парень, что у тебя в мозгах есть такой червячок, который не позволит тебе в этом случае удрать. И учти, я свое слово всегда держу.

Первым желанием Владигора было отказаться от сомнительного приглашения. Потом он подумал, что, выйдя в город, можно как-то попытаться подготовить условия для будущего побега, встретив Филимона. Не исключено, что Владигор не раз видел его в Колизее, но изуродованная колдовством память не сохранила этого факта. Стиснув зубы и обуздав порыв гнева, Владигор кивнул в знак согласия.

Вскоре, одетые в чистые белые туники и кожаные новенькие сандалии, они с Луцием вышли из ворот казармы. Две женщины, стоявшие невдалеке, тут же принялись хихикать и переглядываться, кивая на Луция, потом одна, отважившись, подбежала к красавцу-гладиатору и чмокнула его в щеку. Тут же обе красотки с визгом и хихиканьем кинулись бежать.

— Я знаю таких дамочек, — пробормотал Луций, оглядываясь по сторонам. — Они считают, что гладиаторы необыкновенно искусны в любви. Будто их телесный меч ничем не хуже, чем тот, которым они протыкают противника на арене. Меня уже так раз пять или шесть приглашали к себе изнеженные богачки. Одна была просто восхитительная. У нее подавали четыре перемены блюд, она обедала в обществе еще трех очаровательных козочек, и все четыре жаждали моих ласк попеременно… Уверен — именно она пригласила нас сегодня. — Он кивнул на очередную надпись, нацарапанную на штукатурке ближайшего дома. «Красавчик Луций, Клавдия влюблена в тебя без памяти…» Ниже кто-то торопливо вывел: «Безумец, я грежу о тебе все ночи напролет. Антония». — Вот и у тебя появились поклонницы… — улыбнулся Луций. — Наверняка она столь же безумна, как и ты, если полюбила тебя, несмотря на клеймо.

Владигор невольно коснулся пальцами обезображенного лба. С тех пор как он пришел в себя, ожог на лбу начал быстро заживать. Пройдет несколько дней, и от него не останется и следа. Луций тоже заметил его жест, но истолковал по-своему.

— Не волнуйся, приятель. Некоторых женщин подобные знаки только возбуждают.

— Ты все это время, пока мы не виделись, был гладиатором, Луций?

— Я уже один раз освобождался. Женился на милой богатой вдовушке, схоронил ее, растратил все до последнего асса, наделал долгов и вновь очутился на арене. Но тут я просчитался — задержался в казармах дольше обычного. Понимаешь, грядут Столетние игры, поэтому сейчас никого не освобождают — напротив, за любую мелочь можно угодить в школу гладиаторов. На арене умрут тысячи и тысячи… В этой бойне будет очень трудно уцелеть.

Он говорил об этом без гнева или возмущения, как о какой-то досадной оплошности, которую забыл предусмотреть.

В этот момент к ним подошел мальчик-раб с завитыми волосами, в новенькой нарядной тунике из голубой шерсти и спросил:

— Я разговариваю с гладиаторами Луцием и Архмонтом?

— Именно, — кивнул Луций. — Только на арене нас именуют иначе. Меня — «Острый меч», а его — «Безумец», ибо мой приятель просто сходит с ума при виде крови и может зубами перекусить горло человеку.