Возмездие - Василий Ардаматский

— Вы не взялись бы доставить пакет для господина Философова в Варшаву? — спросил Сыроежкин.

— С удовольствием! — воскликнул капитан Секунда, снова взяв в руки фотокопию приказа о маневрах и внимательно рассматривая ее, вертя перед глазами и так и этак.

— У нас давно не было с вами расчета, а мы так задолжались перед полезными людьми, — довольно нахально заявил Сыроежкин.

Капитан Секунда оторвался от документа и обернулся к Майеру:

— Надо выплатить за два месяца по ведомости номер пять, о которой я вам говорил. И не откладывайте — пока банк открыт, надо получить валюту…

Этой же ночью Сыроежкин вернулся в харчевню Крикмана с тысячью долларов и уверенностью, что по крайней мере в Польше все обстоит по-старому и операцию можно продолжать.

Приложение к главе сорок третьей

В пакете, который повез в Варшаву Философову капитан Секунда, находились следующие письма:

Дорогой дедушка! Вы, должно быть, удивлены, что от меня столько времени нет никаких писем. Дело в том, что приходится ждать оказии, с которой можно послать. Я устроился пока здесь, у Лени, но скоро отправлюсь на юг, где я нашел своих родственников и где можно погостить и кое-что подработать — не для себя, конечно, а для нашего дела. Как поживают наши друзья? Хочется скорее увидеться со всеми вами, но, к сожалению, здесь столько работы и столько возможностей, что мне отсюда сейчас никак не выбраться, тем более что наш адъютант для здешних дел явно мелковат и его нужно подпирать с обеих сторон. Понимаете?.. Я думаю, что у вас там совсем пропала вера во все. Сужу это по себе, когда я обретался в ваших непролазных болотах. Здесь же я чувствую себя совершенно иначе. Жизнь здесь бьет полным ключом. Работы здесь непочатый край, хотя сама матушка Расеюшка держится для меня таинственно и понять, готова ли она сбросить всадников, я не в силах. Тут нужны такие головы, как ваша. Я верю, что рано или поздно все вы будете здесь, и мы вместе сдвинем камень, уже повисший над пропастью.

Обнимаю вас, дедушка, не сердитесь за прошлое и думайте о будущем.

Уважающий Вас Серж.

Р. S. Проследите, пожалуйста, чтобы мое письмо отцу попало как можно скорее, и удержитесь от распечатывания его, там о вас ни слова. Не сердитесь за эту просьбу, но мне было бы неприятно это. И отцу, я думаю, тоже…

Дорогой наш отец! Здравствуйте нам на радость и на надежду!

Прямо не знаю, с чего начать, да и не мастер я на письменность, как вы знаете… Наверно, адъютант шлет вам обо всем подробные письма. И его свояк тоже, наверно, мастер марать бумагу. Оба они тут играют из себя фигуры, но сдается мне, что в соседнем, интересующем нас доме цену им уже знают. Мне показалось, что разговаривают с ними только в силу необходимости. На заседаниях, на которых мне довелось быть, в частности на очень важных, оба свояка городят глупость, мне пришлось дважды их поправлять. Представляете, до чего дошло — я стал оратором!

Но все это издержки производства. А производство, дорогой отец, громадное, масштабное и будущее имеет историческое. Я чего боюсь — что свояки шлют вам письма о каких-нибудь непонятных им частностях, а общую картину не рисуют. И я этого тоже сделать не в силах. Но скажу: соседний, интересующий нас в смысле покупки в собственность дом — это фактически небоскреб в сорок этажей, как в Америке. Жителей в нем не счесть. И что ни квартирант, то фигура. Много живет военных, ученых и прочий ценный люд. В доме же сейчас назревает полный разлад, с которым нынешние хозяева дома справиться явно не могут. В этом главное, так как я его понял, хотя подсказывать вам ничего не смею. И поскольку я человек дела, то на днях я еду на юг и вернусь оттуда с полной мошной для дела нашего, что сыграет свою роль и в возможной покупке соседнего дома, а то его хозяева очень дают понять, что мы нищие, так мы им покажем, что мы за нищие.

За меня не волнуйтесь, меня сам бог бережет — вы это знаете и не раз уже проверили в деле.

Смею обнять вас и прижать к своему верному сердцу.

Сын Серж.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ

После возвращения Сыроежкина Артузов, Пузицкий и Федоров приняли решение немедленно начать последнюю атаку на Савинкова.

Оставалось получить окончательное «добро» от Феликса Эдмундовича Дзержинского. Но совершенно неожиданно он предложил сделать в операции минимум двухнедельную паузу.

— Давайте поразмышляем о том, как чувствует себя сейчас господин Савинков, — говорил Дзержинский, поглядывая на явно расстроившихся товарищей. — Возьмем за исходное, что операция развертывается удовлетворительно и наша конспирация нигде не дала течь. Это значит, что Савинков смотрит на события так, как того хотим мы, то есть он верит в существование «ЛД» и она нужна ему как воздух. Это действительно так, иначе он не послал бы в Россию Павловского. Если бы этот вопрос был для него менее важен, он послал бы еще одного Шешеню. Не забудем, что Павловский послан перепроверить положение в Москве. Но проверка вызвана не тем, что у Савинкова возникло какое-то конкретное подозрение, просто он всегда был сверхосторожным. Теперь он ждет от Павловского сообщений и последнее его письмо уже получил. Ничего подозрительного Павловский не сообщает, он пишет, что его окружает деловая и боевая атмосфера, по которой он так истосковался, сидя в заграничном болоте. Более того — атмосфера пробудила в нем старые его инстинкты, и он рвется на юг делать эксы. Таким образом, Павловский не только письмом, но и своим поведением подтвердил всю ситуацию с «ЛД». Он не мастак в политике и политиканстве, но даже ему стало не по душе наблюдать, как беспомощно барахтаются Шешеня и его люди перед лицом такой перспективной возможности, как «ЛД». И как человек дела, Павловский решил подправить положение НСЗРиС хотя бы деньгами. А это он действительно может и умеет. Наверно, Савинков против того, чтобы Павловский сейчас лез в эксы, но, увы, он не может сегодня же позвонить по телефону в Москву и отменить решение Павловского ехать на юг. Он знает, как медленна почта, имя которой «оказия». Наконец, по-человечески он понимает Павловского и не собирается слишком осуждать.

Дзержинский, заложив руки за спину, обошел вокруг стола, за которым сидели чекисты, и остановился перед висевшей на стене фотографией Розы Люксембург. Он внимательно смотрел на портрет и молчал. Все ждали. Потом он прошел еще один круг — он думал сам и давал возможность подумать всем. Затем продолжал:

— Пошли дальше, товарищи… Савинков послал Павловскому приказ приехать за ним в Париж. Приказ до сих пор не выполнен. Почему? Во-первых, все то же: Савинков знает, что такое оказия, и может предполагать, что его приказ и последнее письмо Павловского разминулись в пути. Здесь, мне кажется, обнаруживается один наш досадный просчет: мы на оказию Москва — Париж положили в среднем десять дней — это очень мало. Я уверен, что Савинков в обычной своей связи с Россией наверняка привык к оказиям куда более медленным… Итак, первая причина невыполнения Павловским приказа Савинкова в том, что приказ до него еще не дошел. Вторая — Павловский мог не выполнить приказ, считая его неразумным. Причем самое интересное, что такое объяснение мог дать скорее сам умный Савинков, чем исполнительный Павловский.

По его письму Савинков может судить о том, насколько ему, находящемуся в России в бурной атмосфере действия, не с руки снова все бросить только для того, чтобы привести сюда за ручку Савинкова. Об этом Савинков не может и подумать, но, будучи сверхосторожным, он может не торопить Павловского и ждать, пока последний совершит экс и, уже не связанный делами в России, приедет за ним с полной мошной денег. Так почему же я считаю, что до получения Савинковым новости о ранении Павловского должно пройти время, которое будет работать в нашу пользу? Он должен прийти в такое состояние, чтобы, куда он взгляд ни кинул, везде бы ему мерещилась Москва. Он должен быстро дозреть на солнце нетерпеливого ожидания.

Дзержинский вернулся к своему столу и, склоняясь над ним, читал что-то на узкой полоске бумаги.

— Ну конечно же! Конечно! — воскликнул он, вслух продолжая какой-то внутренний спор с собой. — Это не так уж сложно понять. Поставьте себя на место Савинкова. Поставили? Письма от Павловского и другие идущие к вам материалы рисуют радужную картину положения дел в России. Вы об этом помните каждый день. И каждый минувший день для вас — это день, потерянный там, в России, где без вас неопытный Шешеня и даже Павловский, как говорится, ломают дрова. А меж тем вы каждый день думаете еще и о том, что решение вопроса о «ЛД» — дело вашей жизни и смерти. Организации НСЗРиС в России разгромлены. Осталась разменная мелочь. Вы это знаете. Но этого точно пока не знают ваши хозяева и покровители из французской, польской, американской и английской разведок. И все же рано или поздно они неизбежно узнают, что вы генерал без войска. «ЛД» для вас — панацея от всех бед. И кроме всего, продление вашей политической биографии. А дни идут. Павловский где-то на юге, наверное, уже совершает свой экс. Шешеня беспомощно барахтается в окружении непосильных ему умных лидеров «ЛД». Фомичев на этом фоне становится чуть ли не вождем. Черт знает что! А дни идут, идут, идут, и ничего нового вы не узнаете. И уже тревожатся поляки — после получения такого важного приказа у них аппетит разгорелся, они хотят дальнейшего уточнения вопроса о таинственных и грозных маневрах: в чем дело, господин Савинков, почему ваши люди не подают признаков жизни? А вы ничего не можете ответить и показать…