Царство Прелюбодеев - Лана Ланитова

– Милая, что с тобой? – Владимир не узнал собственного голоса, настолько он прозвучал хрипло.

«Зачем я разговариваю с ней? Что она может мне ответить? Она же только родилась…» – подумал он, но не сделал ни шагу из этой странной комнаты.

Лицо «нежити» вздрогнуло, она подняла синие глаза и словно задохнулась от радостного восторга.

– Любимый мой, я так тебя хочу, – прозвучал ее нежный голосок.

И пока Владимир соображал, как на это реагировать, девушка ловко спрыгнула со стола, шлепнув босыми ступнями о деревянный пол. Она подбежала к нему в мгновение ока. Нежные руки обвили его шею, горячий поцелуй коснулся напряженных губ. Он почувствовал ее упругое, сильное тело. Маленькая ручка проворно расстегнула его брюки…

– Ах, какой он у тебя большой и горячий, – пролепетала она удивительно страстным голосом. – Можно, я тебе его поцелую?

Владимир не успел ничего ответить. Его твердеющую плоть обхватили горячие и плотные губы.

«Дьявольская кукла, – думал он, теряя рассудок. – Кто заложил в тебя все это? Ты не только умеешь говорить, ты и любить умеешь, как чертовка».

– Володя, любимый, возьми меня. Будь моим первым мужчиной. Я тебя умоляю, – выдохнула она и потянула его за руку. Затем она снова вскарабкалась на стол и повернулась к нему восхитительным задом. В серединке довольно внушительной попы круглились две нежные дольки розоватых губок, покрытых едва заметным пушком. «Нежить» была еще девственна…

Махнев не смог остаться равнодушным к столь горячей просьбе темпераментной новорожденной женщины.

Он приставил свой твердый, как сталь член к вожделенной влажной дырочке, девушка чуточку сжалась.

«Уж сколько раз я производил этот священный акт, и всякий раз мое сердце бьется сильнее. Я ощущаю себя первооткрывателем, победителем, Цезарем и Александром Македонским одновременно… Я чувствую какой-то сакральный смысл в этом действе. Я словно вождь туземного племени, с почетом и благоговением пользуюсь ритуальным и мистическим правом – правом первой ночи. Я успокаиваюсь лишь тогда, когда вижу на моем орудии алую, девственную кровь. Она похожа на первую кровь на мече воина. А еще лучше – капли крови, струящиеся по покорным ножкам, лужицу крови на любовном ложе. Прямо язычество какое-то, но до чего же сладостен этот восхитительный миг», – рассуждал он, все более зверея от страсти.

Сильные руки обхватили упругие ягодицы, несколько толчков, и цель была достигнута. «Нежить» выгнулась узенькой спиной, закусила губу и протяжно застонала. По ногам побежали пухлые капли… Кровь выглядела вполне настоящей, человеческой. Он продолжил ритмичные, победные движения.

– Владимир Иванович… Ты куда пропал? – раздался из коридора приглушенный голос Макара.

Через минуту его круглая физиономия оказалась в дверном проеме сушилки.

– Ой, прости великодушно, – сконфуженно пролепетал он и тут же скрылся.

Но не удержался и хохотнул.

– Ну, ты брат, даешь… Мы же только что с тобой… – он снова рассмеялся. – Петрович, не ходи туда. Там, там… – Макар снова фыркнул.

– А ну, дело-то молодое… Оно и понятно – «нежить» справная вышла, хотючая. Такая хоть кого на утеху плотскую сманит, любого мужика в искус введет, – раздался хозяйский бас.

Через несколько минут Владимир вышел в коридор. Он был немного растерян и оконфужен.

– Прости, Петрович, не смог удержаться… Я не сильно тебе насолил, испортив твою красавицу?

– Да что ты, Владимир Иванович, сейчас новые подоспеют. Не плоше этой. Хочешь, я вообще тебе ее подарю?

– Да я бы взял, но чует мое сердце – не ночевать мне сегодня дома. Так что загрустит твоя красавица.

– А… ну то да… – Задумчиво процедил Горохов. Толстые пальцы почесали густую бороду. – Ну что ж, други, у нас все впереди. «Нежитей» тут на всех хватит.

– Жалко мне ее… Я вышел, а она головку склонила, лежит, плачет. Может, вернуться, приголубить?

– Владимир Иванович, ты сильно-то слезам не верь и уши не развешивай. Личина-то ее обманчива. Она же – бесовское отродие. И этим все сказано!

– Не верь, любимый, я не отродие! – раздался жалобный крик из-за двери. – Возьми меня с собой, Володенька! Жить без тебя моченьки нет…

– А ну геть отседа, плакальщица скоморошная… Ты посмотри на нее! Не успела народиться, а уже речиста не в меру. Жить она не сможет. Насмешила! Ты и так не живешь…

– Петрович, ты бы помягче с ней.

– Все, Иваныч, иди… Она тебя так уболтает… Я знаю их натуру подлую. Брешут они все! – досадливо промолвил Горохов. – Маланья, урезонь-ка девку. Не то говорлива стала не по чину, гостя моего в расстройство вводит, – окликнул он работницу.

Та прошла мимо гостей со стопкой свежих полотенец и прикрыла дверь сушилки.

– Речисты, да нахальны… – раздалось из-за двери ее недовольное ворчание. – Меньше бы в «пойло» сливок, да сметаны добавляли, глядишь и получались бы скромнее.

Потом раздалось несколько звонких шлепков, за которыми последовал обиженный девичий плачь.

– А ну, сядь на место, соромница, попрядуха! Поиспакостила, зарудила мне все одеяло кровякой своей любодейской… Не настираюсь я на вас, окаянных клетниц, – затем снова раздались шлепки. Похоже, «нежить» шлепали ладонью по круглой, розовой попе… «Нежить» громко и безутешно плакала.

– Все, не стой здесь. Пошли, Иваныч, в трапезную. Не горюй, она уж через пять минут обо всем забудет. Проверено не раз. Они же показушницы, вероломные плутовки и прохиндейки брехливые. Им поплакать, что до ветру сходить.

– Правда, Володя, пошли, – добавил Макар. – Уж больно ты чувствителен. Сразу видно – белая кость, голубая кровь.

– Да ладно вам, друзья, меня уговаривать. Я ли при жизни не был бессердечным растлителем? Был, да еще каким. Просто, черт его знает – сюда попал, стал по-другому как-то на баб смотреть. Жальче их стало, что ли…

– А ну это – токмо начало. Архонт еще и плакать тебя не раз заставит. А опосля все пройдет, как рукой снимет. Это твоя душа уж «маету» познавать начала. Оно и должно ей… по времени.

Друзья покинули «фантомную лабораторию», щелкнул замок, с легким скрипом затворилась красная дубовая дверь. Троица оказалась в длинном белокаменном коридоре. Владимир и Макар шли вслед за хозяином, петляя в лабиринтах узких и широких переходов, то поднимаясь, то спускаясь по ступеням, пока снова не попали в просторную трапезную.

На широком столе, застеленном белой льняной скатертью, уже стоял горячий медный самовар. Вокруг него хитро и живописно расположились вполне современные чашки с алыми китайскими жар-птицами, блюдца с вареньем, туесок с липовым медом, тарелки со сдобными булками и сахарными кренделями.