Рыцари былого и грядущего. Том I - Сергей Катканов

— А цель?

— На самом деле наши действия вообще не преследовали цели извлечения прибыли. Мы просто хотели поддержать очень хороших людей, а наши конкуренты могли предположить что угодно, только не бескорыстие. С той фирмой у нас вообще не было никаких связей, парни даже не знали о нас ничего, но мы о них знали не мало, причём — только хорошее.

— Но если так чудачить, то ведь и разориться не долго.

— А если ходить парадным шагом на пулемёты, долго ли проиграть? Кстати, видел бы ты количество нолей в сумме прибыли нашего банка, которую мы в конечном счёте получили, благодаря тому кредиту. Совершенно шальная финансовая операция обернулась большой выгодой.

— Но ведь могли же всё-таки и проиграть. А тамплиерам «запрещён любой ущерб». Вас могли бы лишишь плаща.

— На капитуле я попросил бы вместо плаща в возмещение убытка взять у меня жизнь. Испросил бы последней милости Ордена — права погибнуть в бою. За успех наших финансовых операций я всегда готов ответить своей кровью до последней капли. Моя жизнь давно уже принадлежит не мне, а Господу.

Последнюю тираду сэр Эдвард Лоуренс произнёс очень тихо, не глядя на собеседника. В тот момент он словно пытался увидеть собственную душу. Андрею стало неловко от того, что он вывел великого командора Иерусалима на такой уровень откровенности, но на сей раз ему удалось вырулить с надлежащим изяществом:

— Тамплиеры непостижимы. Воистину непостижимы. Вы знаете, сэр Эдвард, был у меня в молодости такой случай. Студентами работали в колхозе «на картошке». Работали, конечно, вяло и лениво, больше дурачились, наплевать нам было на эту картошку. Наконец мы вывели из себя колхозную бригадиршу, она в сердцах выпалила: «Вы что, парни, за деньги ведь работаете!». Мы с удивлением на неё посмотрели, нам никто за эту работу не платил ни копейки, но институту, оказывается, платили за наш подневольный труд, а мы даже и не знали об этом. Присутствовавший при разговоре институтский комсорг, конечно, всё знал. Он был убеждённый коммунист и большой дурак, а потому отреагировал так, как свойственно этим двум категориям граждан, с большим пафосом заявив бригадирше: «Здесь люди работают не за деньги, а за идею». Приземлено мыслящая бригадирша усмехнулась: «Вот потому так плохо и работают». Это было правдой.

Тот давний случай хорошо иллюстрирует экономические представления, которые сформировались у меня позднее и казались мне незыблемыми до самого последнего времени: «За идею работают только дураки, нормальные люди будут хорошо работать лишь за деньги». Иначе говоря, труд не может быть эффективным, если нет личной заинтересованности в конечном результате.

Когда началась горбачёвская перестройка, я поддерживал её всей душой. Ведь Горбачёв развивал частную инициативу, внедряя элементы бизнеса в социализм. Появились кооперативы, где ребята очень хорошо зарабатывали, и чем больше они работали, тем больше денег огребали. Я искренне радовался за кооператоров, их успехи представлялись мне прямым подтверждением моих экономических представлений. Помню, за бутылкой с друзьями-кооператорами мы говорили: «Хватит на хрен за идею вкалывать. Будем на себя работать, так и страну поднимем».

Зачем нашим колхозникам было усердствовать, если они в любом случае оставались нищими? А тут про фермерство заговорили. Мы не усомнились: фермеры накормят страну. Они захотят стать богатыми, и через это у нас у всех колбасы станет вдоволь. Но мы очень быстро заметили: в целом-то экономика от горбачёвских реформ не поднимается, а наоборот падает. И тогда самый умный из нас сделал вывод: «Социализм реформировать бесполезно. Надо полностью переходить к рыночной экономике». Я подумал, и верно, надо в рынку переходить: каждый получает, сколько зарабатывает, всё стоит, сколько стоит, самыми богатыми становятся самые умные и энергичные. С этими представлениями я и покинул Союз. Оттуда вести приходили — перестройка всё больше в тупик катится. Это уже не удивляло. Компартия не может развивать бизнес. Советских людей всё ещё пытаются воодушевить «светлыми идеалами коммунизма», а это совершенно нерыночный подход.

И вот сейчас изучение тамплиерской экономики потрясло меня до глубины души. Они ведь тоже «вкалывали за идею, а не за деньги», но при этом их предприятия были сверхэффективны. Но зачем тогда рыночные реформы и к чему вообще идёт Союз?

— К своему неизбежному крушению, — Лоуренс слушал Сиверцева молча, причём без своей обычной высокомерно-снисходительной улыбочки, его голубые глаза наполнились пронзительной тоски. — Мистер Сиверцев, неужели у вас на родине до сих пор не поняли, что рыночные представления вам усиленно навязывают американцы, которых затруднительно считать вашими друзьями, и добиваются они не развития экономики России, а крушения вашей страны?

— Вот тут-то и парадокс. Вполне понятно, что социализм и экономически неэффективен, и духовно отвратителен. Какому нормальному человеку может нравится система, основанная на государственном атеизме? А ведь американцы отрицают социализм и коммунистическую идеологию. Простейшее умозаключение приводит к выводу, что американцы — наши друзья или уж во всяком случае — единомышленники. Но другие факты говорят о том, что американцы были и будут нашими врагами. Здесь, в Эфиопии, в наших парней стреляют из американского оружия, и не в социализм они стреляют, а в Россию, потому что социализма-то никакого в Эфиопии как раз и нет, а боятся они распространения влияния России в мире. Всё это я прекрасно понимаю, но отсюда как раз и следует, что я не понимаю вообще ничего. Что получается: наши главные враги помогают нам избавится от порочной системы и построить вменяемую экономику?

— Поясню, в чём твоя логическая ошибка. Ты думаешь, что кроме социализма в мире есть только одна экономическая модель — рыночная. А это не так. А рамках рыночной экономики может существовать несколько экономических моделей. Американцы навязывают русским самый тупой, скотский и разрушительный для России вариант рынка. Ты думаешь, что мыслящие русские и американцы — в равной степени враги социализма? Но их и вас он не устраивает по разным причинам. Вас — потому что губит вашу страну, их — потому что делает вашу страну закрытой для их влияния. Штаты хотят, чтобы Россию убил не социализм, а либерализм. Им это выгодно. Представь, что тебя хотят ограбить два бандита, а они между собой конкуренты. И вот один из бандитов убивает другого. Ты будешь считать себя спасённым? Но ты тут же будешь ограблен.

— И что такое либерализм, который для России губительнее социализма?

— А это и есть твои рыночные представления. Экономика — сумма частных инициатив, за каждой из которых стоит стремление к личной выгоде. Каждый работает только сам на себя. Выживает сильнейший. Это самая варварская модель из всех возможных. Причём, нравственная омерзительность этой модели намного превосходит омерзительность социализма.

— Ну так уж и превосходит.

— Ты видел у себя на родине людей, не способных думать ни о чём, кроме денег?

— Приходилось, — Сиверцев усмехнулся.

— И как по-твоему — это лучшие люди Отечества?

— Уроды, — буркнул Андрей.

— Так вот, если в России победит либеральная модель рыночной экономики, эти уроды станут хозяевами жизни. Их убогие, примитивные стремления на государственном уровне будут объявлены самыми правильными. А ведь их единственное стремление — иметь как можно больше жизненных благ и удовольствий. Широкие массы легко и без напряжения подхватят эти нехитрые установки, потому что животные инстинкты в человеке развивать не надо, достаточно дать им волю. И вы получите царство экономических животных. Ты говорил про дурака-комсорга, который предлагал работать «за идею». А тебе не кажется, что он всё же имеет некоторое нравственное превосходство перед тупым быдлом, единственная идея которого выражена в слове «жрать»? Парень, должно быть, искренне верил в коммунизм.

— Но ведь он потому только верил в эту глупость, что был умственно неразвит.

— Безусловно. А вы были умными и не верили ни во что. Он честно трудился, а вы бездельничали. Вы превосходили его интеллектуально, а он вас — нравственно.

— Сэр Эдвард, вы случайно не социалист?

— Я тамплиер. Я тружусь во славу Христову. И никогда бы я не стал так надрываться ради личной выгоды. Вам, мистер Сиверцев, надо усвоить одну непреложную аксиому, которая лежит в основе экономической системы Ордена Христа и Храма: за идею человек способен работать гораздо лучше, чем за деньги. История нашего Ордена это доказывает. Но есть и другие примеры. Я знаю, как трудились ваши женщины, дети и старики в тылу в годы Второй мировой. За свою идею они готовы были умереть у станка, продолжая работать без зарплаты и почти без еды, не смотря на крайнее истощение сил. Человек, работающий даже за очень большие деньги, на трудовой героизм не способен, потому что это противоречит его главной жизненной установке — мой личный уровень потребления — мерило всех вещей. Если он трудится, чтобы заработать на удовольствия, смерть у станка никак не вписывается в эту схему.