Весь Хайнлайн. Кот, проходящий сквозь стены - Роберт Хайнлайн

— Да.

— Даже если я не подхожу Фонду Говарда?

— Рыжик, Фонд Говарда свел нас… но вернулся я к тебе совсем не из-за него. Я бы охотно отслужил семь лет, как тот, в Библии, ради того, чтобы на тебе жениться.

— Надеюсь, что ты говоришь искренне. Хочешь знать, почему я не подхожу Фонду Говарда?

— Нет.

— Да-а? Но я все равно тебе скажу — мне ведь нужна твоя помощь.

— К вашим услугам, мадмуазель!

— Я не подхожу им, потому что еще не беременна. Если ты немного приподнимешься, я сниму с тебя эту гадкую резину. А затем, сэр, как только вы достаточно отдохнете, я попрошу вас обеспечить мне членство в Фонде. Давай сделаем себе первенца, Брайни!

Он удивил меня тем, что почти сразу же восстановил свои силы. Даже Нельсон не сумел бы так быстро. Замечательный мужчина был мой Брайни.

Любить друг друга без помех было чудесно — я всегда это знала. И на сей раз шумела еще пуще. Потом я научилась переживать оргазмы молча… но предпочитаю вскрикивать, если условия позволяют. Большинству мужчин нравится такая овация. А Брайни особенно. Наконец я вздохнула.

— Готово. Благодарю, сэр. Теперь я — будущая мать. Чувствую, попала прямо в яблочко. Хлоп!

— Морин, ты просто чудо.

— Меня здесь нет. Я умерла счастливой. Хочешь есть? Я сделала нам на завтрак слоеные сладкие пирожки и как раз перед твоим приездом начинила их.

— Я хочу на завтрак тебя.

— Ну-ну. Надо беречь свои силы. У тебя еще все впереди, — я рассказала ему, как мы устроимся на ночь — и на все последующие ночи. — Мама, конечно, все понимает: она сама была говардовской невестой. Просила только, чтобы мы соблюдали декорум. Брайни, а твои родители рыжие?

— Мама. У отца волосы темные, как у меня. А что?

Я рассказала ему о теории мистера Клеменса:

— Он говорит, что если все человечество произошло от обезьян, то рыжие — от кошек.

— Как будто логично. Кстати, забыл тебе сказать. Если ты хочешь за меня замуж, то ко мне прилагается кот.

— Тебе не кажется, что об этом следовало сказать до того, как ты меня обрюхатил?

— Возможно. Ты не любишь кошек?

— Я и разговаривать не стану с тем, кто их не любит. Брайни, я замерзла. Поехали домой, — солнце зашло за тучу, и вдруг похолодало — типичное явление для миссурийского марта.

Пока я одевалась, Брайни завел Дэйзи в оглобли и запряг. У Брайана была та нежная, но твердая рука, которой слушаются лошади (и женщины). Дэйзи подчинялась ему так же охотно, как и мне, хотя обычно очень дичилась чужих.

Подъезжая к дому, я стучала зубами. Но Фрэнк затопил большую печь в гостиной, и мы съели свои припасы около нее. Я пригласила и Фрэнка. Он уже завтракал, но для слоеных пирожков место нашел.

Очередные месячные, которые должны были начаться у меня восемнадцатого марта, не пришли. Я сказала об этом Брайни и больше никому.

— Отец говорит, что такая задержка еще ничего не значит. Надо подождать.

— Хорошо, подождем.

Отец вернулся первого апреля, и весь дом на радостях ходил ходуном. Следующие месячные, пятнадцатого апреля, я тоже пропустила. Брайни согласился с тем, что пора сказать отцу, и я сказала — в ту же субботу. Отец принял торжественный вид.

— Что чувствуешь, Морин?

— Полное счастье, сэр. Я сделала это намеренно — то есть мы сделали. И я хочу выйти замуж за мистера Смита как можно скорее.

— Резонно. Что ж, зови своего молодого человека. Мне надо потолковать с ним с глазу на глаз.

— А мне нельзя присутствовать?

— Можешь не присутствовать — разрешаю.

Вскоре меня позвали обратно, и отец оставил нас вдвоем.

__ Что-то на тебе не видно крови, Брайни.

— Да он не хватался за дробовик. Только рассказал мне про твои легкомысленные замашки.

— Какие еще замашки?

— Тихо, тихо. Остынь.

Отец вернулся вдвоем с матерью и сказал:

— Миссис Джонсон в курсе относительно задержки. Как вы думаете, миссис Джонсон — когда им можно пожениться?

— Мистер Смит, когда у вас кончаются занятия в Ролле?

— Последний экзамен будет в пятницу девятнадцатого мая, мэм, а выпускной акт — только второго июня, но это уже не столь важно.

— Понятно. Подойдет вам суббота двадцатого мая? И как вы думаете, мистер Смит, смогут ваши родители приехать на свадьбу?

В семь тридцать вечера двадцатого мая мы с мужем выехали из Батлера на север, в Канзас-Сити, на Южном экспрессе. Экспрессом он назывался потому, что стоял у каждого столба, у каждой коровы и у каждого бидона с молоком, но около лягушек не останавливался.

— Брайни, у меня ноги болят, — сказала я.

— Ну так сними туфли.

— При людях?

— Тебе больше не нужно считаться ни с чьим мнением, кроме моего, да и с моим-то не сильно.

— Благодарствую, сэр, но разуться не смею. Ноги опухнут, и я не смогу потом надеть туфли. Брайни, когда будем жениться в следующий раз, давай убежим.

— Давай. Жаль, что мы и на этот раз не поступили так. Ну и денек!

Я хотела венчаться в полдень, но меня переубедили моя мать, будущая свекровь, священник, жена священника, органист, церковный сторож и все кому было не лень. Казалось бы, невеста должна иметь решающий голос во всем, что касается ее свадьбы — если это не слишком разорительно для ее отца, — но, как видно, я просто начиталась романов. Мне хотелось обвенчаться в полдень, чтобы успеть в Канзас-Сити до вечера. Чувствуя себя вконец разочарованной, я обратилась к отцу.

— Мне очень жаль, Морин, — сказал он, — но в Конституции записано, что у отца невесты никаких прав нет. Он только оплачивает счета да ведет дочь к алтарю. А если он начнет предъявлять права, его посадят под замок. Ты говорила матери, почему хочешь уехать дневным поездом?

— Да, сэр.

— А она что?

— Она говорит, что все было рассчитано на то, что Смиты приедут в 10.42 — это как раз подходило для свадьбы в четыре часа, а на полдень мы не успевали. Я говорю: «Да ведь Смиты уже приехали, мама». А она мне — что слишком поздно все менять. А я: «Почему это? И почему со мной не посоветовались?» А она мне: «Стой спокойно и не дергайся. Надо переколоть булавку». Отец, это ужасно. Со мной обращаются, как с призовой коровой, которую показывают на ярмарке. И прислушиваются ко мне не больше, чем к той корове.

— Морин, но, возможно, менять что-то в самом деле уже поздно. Согласен, твое мнение следует учитывать. Но до свадьбы остается меньше двух суток, а уж если Адель упрется, уговаривать ее бесполезно. Мне хотелось бы тебе помочь, но она и меня не послушает, — у отца был такой же несчастный вид, как и у меня. — Стисни зубы и перетерпи как-нибудь. Когда брат Тимберли скажет: «Объявляю вас мужем и женой», тогда уже не надо будет слушать никого, кроме Брайана. А ему ты, как я погляжу, уже продела в нос кольцо, так что это будет не слишком трудно.

— Не думаю, что я продела ему в нос кольцо.

Преподобному Тимберли сказали заранее, чтобы он строго придерживался методистской епископальной службы, без всяких новомодных штучек, и что обручальное кольцо будет только одно. Но этот болван пропустил мимо ушей и то и другое. Венчальную службу он превратил в какой-то пышный ритуал, похожий, должно быть, на те, которые наблюдал у себя в ложе (он был одно время Великим Канцлером у «Рыцарей и Лордов Высокой Горы»). На репетиции ничего похожего не было — я не узнавала вопросов и не представляла, как на них отвечать. Да еще он обратился к нам с поучением, которое было ни к чему и не входило в церемонию венчания.

Обряду не было конца, у меня разболелись ноги (не заказывайте туфли по почте), и корсет меня душил. (Я никогда его раньше не носила, но мать настояла.) Язык чесался сказать брату Тимберли, чтобы он читал по книге и прекратил импровизировать (до поезда оставалось все меньше и меньше времени (тут он предложил нам обменяться кольцами, и выяснилось, что кольцо-то одно).

Брат Тимберли собрался было начать все сызнова, но тут жених, которому вообще-то полагалось говорить только «Да», сказал ему шепотом, слышным не далее, чем за сотню ярдов:

— Ваше преподобие, перестаньте толочь воду в ступе и смотрите в книгу — не то я вам медного гроша не заплачу.

Пастор хотел было запротестовать, но посмотрел на Брайни и сказал:

— Властью-данной-мне-суверенным-штатом-Миссури объявляю вас мужем и женой! — и тем, думается мне, спас свою жизнь.

Брайан поцеловал меня, мы пошли к выходу, и я запуталась в шлейфе. Шлейф несла Бет и должна была повернуть с ним налево.

Она не виновата — это я свернула не туда.

— Брайни, ты не захватил кусок свадебного торта?

— Не успел.

— И я тоже. Вспомнила вдруг, что с самого завтрака ничего не ела — и почти не завтракала. Давай пойдем в вагон-ресторан.

— Ладно, сейчас спрошу, — Брайни вышел и вскоре вернулся. — Я узнал, где он.