Турецкие письма - Келемен Микеш

результате труда он видит самый прекрасный подарок, который можно получить от жизни (см., например, письмо 74). Он основательно осмысляет сущность отношений между властителем и подданными — и, опираясь на собственный опыт, реально изображает их (см., например, письмо 117).

Подытоживая и развивая сказанное, можно сделать вывод: в основе системы ценностей Микеша лежат такие пары противоречащих друг другу понятий, как, например, надежда — безнадежность; любовь — отсутствие любви; мир — беспокойство; реальные цели — честолюбие; стабильность — изменчивость; уверенность в настоящем — неуверенность в будущем; то, что в силах человека, — то, что он не в силах сделать; порядок — беспорядок; умеренность — неумеренность. Центральное место в этой системе ценностей занимает надежда, коренящаяся в вере в Бога (см., например, письмо 6). Определяющий элемент надежды — система политических условий; первое формируется как функция второго, и когда изгнание оказывается бесповоротным, в безнадежности посюстороннего мира Микеш начинает открывать для себя надежду трансцендентную. За описанием жизни двора изгнанного князя постепенно разворачивается игра более крупных политических сил. Показывая строгий распорядок дня, установленный Ракоци в Родошто, Микеш тем самым отражает образ жизни аристократии того времени. Подчеркивая ответственное отношение князя к своей политической миссии, говоря о его активной дипломатической деятельности и поведении в изгнании, Микеш вместе с тем резко критикует современные ему европейские политических нравы. Ему пришлось на собственном опыте убедиться, что французская и особенно турецкая дипломатия опирается на совсем другие нравственные принципы, чем политика Ракоци, что в дипломатии этих великих держав большую роль играют лицемерие и обман. В письмах 32-м и 128-м, например, он характеризует политическую мораль обеих стран, прибегая к одним и тем же сравнениям.

Еще одна важная составляющая жизненной позиции Микеша — любовь к ближнему. Во-первых, это принципиальное требование, вытекающее из христианской системы ценностей; во-вторых — выражение реальных и фиктивных чувств. Ракоци воплощает в глазах Микеша идеал христианского властителя, и преданная любовь, которую он испытывал к нему, мотивирует его терпение и выдержку в условиях изгнания. Эта любовь, однако, не была лишена критического элемента, и характерно, что лишь после смерти князя Микеш доверяет бумаге один эпизод, который свидетельствует о некоторых разногласиях между ними (письмо 121). Создание писем — подчеркнуто важная сфера эмоциональной жизни Микеша, и свои самые сокровенные чувства он недаром проецирует на образ своего фиктивного адресата. Мечты о женитьбе, связанные с одной из молодых женщин, находящихся в эмиграции и подходивших ему по возрасту, из-за отсутствия средств потерпели крах, и с этого момента его чувства, во всем их богатстве, обратились на воображаемую партнершу по переписке.

Большую ценность для Микеша представляет мир (в значении «покой»), который одновременно обеспечивает гармонию души и внутреннюю гармонию жизни сообщества изгнанников. Тому и другому, однако, угрожают большие амбиции, склонность к авантюрам и беспокойный нрав некоторых персонажей двора Ракоци в Родошто. Письмо 85 свидетельствует о чрезвычайной психологической чувствительности Микеша к нравственным и душевным проблемам эмигрантов. Сначала он размышляет о том, как бесполезно проходит время в эмиграции, затем перечисляет причины, которые губят согласие в сообществе. В 96-м письме он с беспощадной искренностью вскрывает внутренние пороки эмигрантской повседневности, в резких словах бичуя придворные интриги. Однако благородство и человечность помогают ему подняться над личными обидами; несмотря на душевный и нравственный дискомфорт, неизбежно порождающий кризисные ситуации, он до конца остается преданным князю. Он понимает, что именно преданность Ракоци сделала его неимущим изгоем, и все же поднимается над личными несчастьями: «для эрдейского дворянина нет большего позора, чем сказать, что он служит из корысти» (письмо 22).

Картина мира у Микеша не независима и от внешней упорядоченности обыденной жизни. Обеспечивает эту упорядоченность строго соблюдаемый князем твердый распорядок дня, который вводит в течение времени систему, создает ощущение относительной надежности, предоставляет какую-то возможность для личной жизни и оставляет Микешу достаточно времени для регулярной литературной деятельности. Писание для него — важный способ достижения мира и надежности, позволяющий последовательно раскрывать душевную реальность и поддерживать — пускай фиктивную — коммуникацию. Используя время в соответствии со своими наклонностями, находя духовную сферу для самовыражения и тем самым контролируя свое состояние, Микеш даже в суровых условиях эмиграции способен обрести ощущение своеобразной духовной свободы. Значение упорядоченной жизни становится особенно очевидным, когда приезжает сын князя, Йожеф, и наступивший хаос опрокидывает устоявшийся быт изгнанников. В 124-м письме Микеш называет порядок основой всякой морали.

В письмах вырисовывается дифференцированная система добродетелей и пороков. Для Микеша одинаково важными добродетелями являются дружба, верность слову, щедрость, верность и честь (см. письма 34 и 90). Столь же решительно, хотя и более мягко, он смотрит на пороки. К ним он причисляет высокомерие, мстительность, неумеренность, поспешность и т.д. (см., например, письма 104, 205).

«Турецкие письма» в значительной мере способствовали пробуждению интереса к еще одной большой теме моралистической литературы XVII—XVIII вв.: к дискурсу, связанному с женщинами и семейной жизнью. Микеш почти неисчерпаем в рассуждениях и историях, связанных с женщинами; часть их он берет из жизни своего непосредственного окружения, другую часть — из прочитанных книг. Истории эти посвящены хорошо известным перипетиям и сложностям супружеской жизни: например, подозрительности, ревности (см. письмо 66). Высказывая суждения о женщинах, Микеш подчеркнуто сдержан: и похвала, и критика у него практически в одинаковой степени умеренны, и высказывает он их в основном в опосредованной форме. О взаимоотношениях полов он думает вполне реалистически. Открытая похвала в адрес женщин связана у него с осознанным патриотизмом: см., например, письмо 32, где он сравнивает красоту трансильванских и венгерских женщин.

Ряд историй рассказывает о женской любви и верности (например, взятый из «Caritas Romana» сюжет о Цимоне и Перо, письмо 52; Клеопатра, письмо 96), о смелости женщин (например, девушка, переодевшись в мужское платье, освобождает своего жениха из турецкого плена, письмо 77), о находчивости в любви (например, Эгинхард и Эмма, письма 103 и 200). Но он приводит и истории, которые иллюстрируют женское тщеславие (например, черный нос госпожи Берчени, письмо 22), жестокость (например, о неаполитанской королеве, которая задушила своего мужа, письмо 53), амбициозность (например, о том, как Карл V праведно рассудил брюссельских дам, соревнующихся за первенство, письмо 94). Тон его, когда он говорит о женщинах, чаще всего игрив, лукав; остроумная критика в адрес женщин часто появляется в переплетении с другими темами. С иронией, в тоне игривой болтовни он разрабатывает — в 58-м письме — анекдотическую тему о женщинах-священниках и об исповеди, — тема эта уходит в Средневековье и обнаруживается, например, у Рабле («Гаргантюа и Пантагрюэль», 1.3. С.