Турецкие письма - Келемен Микеш

Плутарх, Сенека, Плиний, Ливий, Светоний, Валерий Максим и Цицерон, а также популярные в Средние века и в позднем Средневековье сборники легенд, притч и анекдотов, такие как «Legenda aurea», «Gesta Romanorum», произведения Пельбарта Темешвари и Иоганна Паули. Особую группу составляют рассказы итальянских, французских и нидерландских гуманистов, таких как Петрарка, Боккачио, Бандело, Мазуччио, Джовио, Колленуччио, Бонфини, Маргарита Наваррская и Липсиус. Ранние варианты некоторых историй можно найти и у немецких и венгерских авторов XVI—XVII вв., таких как, например, Юлиус Цинграф, Зигмунд фон Херберштейн и Георг Штенгель, а также Гашпар Хельтаи, Петер Борнемиса, Альберт Сенци-Мольнар, Петер Пазмань и Миклош Зрини.

Особого внимания заслуживает то обстоятельство, что варианты многих историй обнаруживаются у французских авторов той или близких эпох, в числе которых много выдающихся моралистов. Сюда относятся, среди прочих, Монтень, Перро, Ла Арп, Верто, «L’Espion turc», Мишель Ле Клер, Жан-Батист Симеон Шарден, мадемуазель Скюдери, «L’Académie Galante», Монтескье, Вольтер. Что касается около полутора десятков историй, в основном специальных, то до сего времени не удалось установить ни непосредственного их источника, ни повторяемости в других контекстах. В нескольких случаях нельзя исключить возможности, что Микеш взял их из устной традиции.

Идейное своеобразие

Келемен Микеш стоял на позициях христианско-гуманистического мировоззрения, окрашенного идеями неостоицизма и янсенизма, и в то же время представлял толерантную, светско-рационалистически-галантную писательскую ориентацию. Взгляды свои он развивал с общечеловеческой точки зрения, но при этом всегда имел в виду свою родину, одновременно предпринимая плодотворные попытки гармонизировать моральные принципы верующего христианина, придворного и гражданина. Жанр литературного письма он возвысил в личностную форму самовыражения, художественно обновил ее, нашел в ней репрезентативное выражение своих представлений.

Основная особенность его мышления, его эмоционального состояния — постоянная смена надежды и безнадежности. Борясь с безнадежностью, он сформировал для себя жизненную позицию, опирающуюся на внутреннюю гармонию, и создал миросозерцание, которое оказалось эффективным и в условиях изгнания. Главные факторы этого миросозерцания — вера в Божье провидение и в гармонически организованный мировой порядок, понимание покоя как одной из фундаментальных ценностей жизни, акцент на общественно полезной деятельности и последовательное стремление выполнить свое писательское призвание. Эмиграцию он переживал как экстремальную жизненную ситуацию, как Божию кару, за отношением к которой угадывается влияние политической идеологии мученичества, действие которой не ограничено рамками конфессий.

Одни из факторов мышления Микеша — естественный разум, трезвый ум, raison. Он осознал устарелость традиционной школярской философии и понял необходимость новой идейной ориентации. Разум для него — особенно важная ценность: он, по его мнению, лучший советчик в решении важных жизненных вопросов, чем сердце (см., например, письмо 75); его цельность определяет состояние тела (письмо 46) и является условием самопознания. Как он сам говорит, «лишь при свете ума можем мы понять, хороши или плохи наши свойства» (письмо 99). Эта фраза — часть диалога, который Микеш взял у мадам де Гомес и, переведя, вставил в свое письмо. Диалог ведется вокруг одного из центральных вопросов моралистики той эпохи — вопроса о любви к себе. В комментарии Микеш полушутя противопоставляет надменную любовь к себе, присущую гречанкам, той любви, которую трансильванские девушки и женщины питают, как ему представляется, в равной мере к себе и к другим.

Рациональное, историко-критическое видение находит интенсивное выражение в концентрированном изложении Микешем истории крестовых походов (письмо 80). Вывод, сделанный из этого обзора, противоречит традиционной церковной трактовке, по сути дела следуя духу французской историографии раннего Просвещения, прежде всего выраженному в работах Луи Мэмбура, затем Морери и Бэйля.

Другой центральный тезис мировоззрения Микеша — вера в божественное провидение. Эта вера, однако (особенно в первые годы изгнания), не была такой уж безоблачной. Микеш с большим трудом смирился с Божиим промыслом, который лишил его и других эмигрантов возможности вернуться на родину, — в конце концов он пришел к выводу, что Божья справедливость не всегда доступна человеческому разумению. В своих внутренних сомнениях и метаниях он часто подчеркивает беспомощность человека перед лицом Божией воли. Чтобы проиллюстрировать это, он в 7-м письме пользуется библейской метафорой о горшке и горшечнике. Однако, если в Библии и у авторов того времени этот мотив служит для того, чтобы подчеркнуть власть Бога, Микеш с его помощью дает почувствовать беспомощность маленького человека и собственную неудовлетворенность. Метафора, к которой он возвращается и позже, одновременно свидетельствует о его подавленном эмоциональном состоянии, вызванном отсутствием Божией помощи. В 12-м письме он выражает ту же идею, переосмысляя еще один библейский образ. Тот же образ возникает в 13-м, 14-м и 15-м письмах; затем, в 44-м письме, Микеш, уже смирившись, вновь ссылается на Бога: «Изгнанникам венграм даже в изгнании приходится скрываться, чтобы хоть в чем-то быть похожими на скрывающегося сына Божьего».

В мышлении Микеша сакральное и мирское тесно переплетены друг с другом. В его картине мира доминируют радость жизни и рациональность, — этим он, в частности, отличается от Ракоци с его аскетически строгими, порой склоняющимися к мистике взглядами. Местами мироощущение Микеша производит откровенно эпикурейское впечатление; набожность и радость жизни у него прекрасно сочетаются друг с другом. Он основательно знает Библию, однако культ святых практически не играет в его письмах значительной роли. Избранного в 1740 г. на папский престол Бенедикта XIV он называет «хорошим папой», что было признаком симпатии к реформаторскому католицизму августинско-янсенистского толка. Факт смерти воспринимается Микешем как естественная часть жизни.

С самого начала у него сложилось четкое мнение о человеческой жизни, об обществе и о перипетиях изгнания. Христианское мировоззрение и система моральных ценностей обеспечивают преемственность и цельность «я» повествователя, богатство его точек зрения. Вытекающая из личностной веры, толерантная, рационалистическая религиозность определяет и придает цельность его картине мира, его взглядам на человека и общество. Религиозность дополняется сознанием ответственности за страну, которую он вынужден был покинуть, и за свой народ, активным патриотизмом, преданностью князю-изгнаннику, а также потребностью в некой более человечной политике. О человеческих пороках и недостатках он часто пишет проницательно и эмоционально, в то же время стараясь быть сдержанным, проявлять понимание и мудрость. Общественная его позиция характеризуется сочетанием сознания необходимости реформаторского подхода, хотя и мыслимого в рамках сословного общества, и размышлений о прогрессивных изменениях, которые уже намечали бы поворот к преобразованиям в сторону буржуазного уклада; тут же нужно упомянуть смешение моральных оценок, вытекающих из религиозной картины мира, и трезвого созерцания действительности, опирающегося на сугубо светский жизненный опыт.

Микеш живо, эмоционально развивает мысль о первородном грехе (см., например, письмо 15), поддерживая представление о том, что Божия милость — условие