Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст - Коллектив авторов

к середине 1950-х фокус внимания сместился на группы и отдельных лиц внутри рабочих организаций и партийных ячеек. На протяжении пятидесятых годов определение врага делалось все более туманным, расширяя границы поиска. «Демократическая диктатура» предполагала, что с врагами или контрреволюционерами следует расправляться сурово и беспощадно: другими способами и более жестоко, чем с правонарушителями – выходцами из народа. Врага надо либо истребить, либо заставить перековаться с помощью тяжелого труда и стать «новым человеком» (синь жэнь). Последний процесс Мао также описывал как превращение «отбросов» в нечто полезное [Мао 1969–1977, 5: 360].

Хотя в целом партия сосредоточилась на насильственном перевоспитании, в зависимости от обстоятельств контрреволюционеров приходилось уничтожать, потому что те «вызывают глубокую ненависть масс» [Мао 1969–1977, 5: 61] и имеют перед массами тяжкие кровавые долги. Таким образом, применение насилия оправдывалось народным возмущением и кровавыми долгами (се чжай). Последнее выражение часто встречается в речах и сочинениях Мао. Концепция «кровавых долгов» использовалась, чтобы доказать, что народное возмущение наделило партию законным правом искать возмездия и кары в борьбе со злейшими врагами. Помимо того, Мао ясно давал понять, что контрреволюция в Китае по-прежнему существует, поэтому потребуются новые кампании для борьбы с ней. Социалистическое государство обязано быть настороже и не может позволить себе отказаться от применения силы:

Нужно ли, однако, вводить закон о непредании казни ни одного из контрреволюционеров, выявленных в учреждениях? Нет, это наша внутренняя политическая установка, которая не подлежит обнародованию… Но если, допустим, кто-то бросит бомбу и убьет всех, половину или треть людей, находящихся здесь в зале, то скажите, следует ли его казнить? Безусловно, следует [Мао 1969–1977, 5: 360].

Революционное правосудие, по мнению Мао, неизбежно подразумевало перегибы: «Чтобы выпрямить, надо перегнуть; не перегнешь – не выпрямишь» [Мао 1969–1977, 1: 30]. Правосудие должно пройти этап карательных мер, этап открытого и беспощадного возмездия. Наказаниям полагалось быть такими, чтобы в них видели символическое выражение общественного возмущения гнусными злодеяниями. При умелой организации публичные расправы являлись мощным инструментом. Они могли применяться для подавления и искоренения оппозиции. В то же время разыгранная на публике драма карающего правосудия служила цели сплотить общественное мнение вокруг партийного курса и направить возмущение на определенных врагов. Мао не скрывал, что, на его взгляд, это должно принять форму террора. Террор не только допускался, как неизбежное зло, но был необходим революционной программе.

В центре этого дискурса находится тип мышления, берущий начало в бинарном противопоставлении «друг – враг», или, говоря словами Мао, противопоставлении народа и врагов народа[568]. В результате фундаментальное разделение на друзей и врагов произошло не только в области права, но и в политике и повседневной жизни. Карл Шмитт определил это разделение как один из основополагающих принципов диктатуры [Schmitt 1976][569]. Начиная с середины 1930-х годов на протяжении почти 50 лет размежевание на «друзей» и «врагов» в Китае составляло каркас политики и закона, так что вся «нация практически полностью существовала на базисе этого бинарного разделения» [Dutton 1992: 4]. Политическая и правовая сферы оказались полностью подчинены мнимой потребности контролировать и защищать бинарное разделение на друзей и недругов. Государственные учреждения рассматривались как орудия для борьбы с врагами и защиты народа. Вопрос лояльности или нелояльности перевешивал все прочие соображения, открывая путь злоупотреблению силой, направляемому и разрешенному государством. Идеология классовой борьбы, таким образом, господствовала в политической жизни: она оправдывала и поощряла подавление и уничтожение тех, кто считался непокорным или рассматривался как препятствие на пути революции.

Массовые кампании, террор и укрепление режима

Важнейшим рычагом нового правительства для обращения государственной мощи против врагов был так называемый народный трибунал. Трибуналы существовали параллельно с обычными народными судами, но носили особый характер и действовали только в течение конкретной кампании[570]. Впервые трибуналы были введены во время движения за земельную реформу в 1950 году. 20 июля 1950 года было обнародовано Положение об организации народных трибуналов. Трибуналы формировались народными правительствами на уровне провинций или выше и по выполнении своих задач распускались. Основной их задачей являлось «применение судебного производства для покарания местных деспотов, бандитов, специальных агентов, контрреволюционеров и преступников, которые попирают законность и правопорядок в отношении аграрной реформы»[571]. Трибуналы имели право производить аресты, задерживать подозреваемых и приговаривать к различным мерам наказания, от тюремного заключения до смертной казни[572]. В состав трибуналов по большей части входили члены местных парторганизаций. Впоследствии многие из них назначались в обычные суды на основании того, что уже получили судебную подготовку во время работы в трибуналах.

Для отправления правосудия народные трибуналы использовали такие методы «привлечения масс», как массовые суды и обвинительные митинги. Широко применялись три формата: «обвинительный митинг» (кунсу хуэй), «большое собрание для объявления приговора» (сюаньпань дахуэй) и «массовый суд» (гуньшэн) [Mühlhahn 2009: 181]. К участию в каждом из них могло привлекаться до десяти тысяч человек. Подобные мероприятия организовывались таким образом, чтобы активизировать население и вести среди него разъяснительную работу при помощи отрицательных примеров и страха публичного наказания. Функционируя вне официальной судебной системы, народные трибуналы в сотрудничестве с органами общественной безопасности и партийными организациями нередко осуществляли масштабные чистки, приводя в исполнение политику правительства. В 1950–1953 годах в результате всенародных кампаний и движений были выделены и изолированы от остального общества несколько социальных групп: землевладельцы (кампания земельной реформы), контрреволюционеры («кампания по подавлению контрреволюции»), коррумпированные чиновники (кампания против «трех зол»: коррупции, расточительства и бюрократизма), капиталисты и частные предприниматели (кампания против «пяти зол»: взяточничества, уклонения от налогов, махинаций, казнокрадства, утечки государственных экономических тайн), работники образования и вообще представители интеллигенции («кампания за перестройку мышления»).

Нижеследующий пример демонстрирует ход обвинительного митинга, проведенного во время «кампании по подавлению контрреволюции». 20 мая 1951 года пекинское городское народное правительство организовало огромный публичный митинг для предъявления обвинений контрреволюционерам. Обращаясь к возбужденной толпе, министр общественной безопасности Ло Жуйцин предложил приговорить к смерти около 220 преступников из примерно 500 обвиняемых. Следом за ним выступал майор Пэн Чжэнь, завершивший свою речь словами:

Представители народа! Товарищи! Мы с вами выслушали отчет министра Ло и обвинения пострадавшей стороны. Что будем делать с этими порочными, жестокими деспотами, бандитами, предателями и шпионами? Что будем делать с этими животными?

(«Расстрелять!» – раздались выкрики из толпы.) Верно, их следует расстрелять. Если их не казнить, это будет несправедливо… Мы истребим всех этих деспотов, бандитов, предателей и шпионов. Мы расстреляем их всех, кого только сможем найти. (Громкие аплодисменты и скандирование лозунгов: «Поддержим народное правительство! Поддержим майора Пэна!») На днях бюро общественной безопасности вынесло результаты своего расследования на обсуждение в городской консультативный комитет.

Сегодня эти результаты обсуждались уже всеми