Один человек и один город - Вероника Евгеньевна Иванова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе все-таки нужно к врачу.
На первый же мой шаг ответила движением. Назад.
– Сейчас я тебя подниму и…
– Не приближайся.
Глухой голос. Чуть дребезжащий. Что-то напоминающий.
– На полу тебе лучше не будет. Давай руку.
– Я могу за себя постоять, и ты это знаешь.
Слабо верится. Вот посидеть – да. А ещё полежать. Но постоять?
– Нашла время спорить! Болеешь? Надо лечиться.
– Все так говорят. Говорили. Все, кроме Мари, всегда считали меня больной. Потому что не хотели видеть правду. Но ты… Ты знаешь. И я теперь знаю. Знаю, кто ты. Снова знаю, как тогда. Как раньше.
Голову не поднимает, бормочет куда-то вниз. Правда, вполне разборчиво. Только смысл ускользает, как за него ни держись.
– Я сделала это. Я сильная. Сильнее, чем думала. Сильнее, чем верила. Весь мир… Каждая живая душа приняла мой приказ. Даже моя собственная.
Такую Лил стоило бы бояться. В самом деле. Если бы жуткий пафос не сопровождал сущую ерунду.
– Мари говорила, что надо быть осторожной. Нельзя взывать к лоа по пустякам, иначе они рассердятся и накажут. Тем сильнее, чем больше рассердились.
А вот и любимая песня началась! Духи-мухи, колдовство, противоестественные страхи, прочие глупости, питающиеся слепой верой. В школу тебе надо, девочка. Учиться.
– Они славно пошутили, так, как только они и умеют. Только почему не закончили? Почему не дождались? Ведь оставалось совсем немногое.
Хорошо ром достает. Быстрее, чем я рассчитывал. Надо было учесть, что кровь бодрее бегает. С недавних пор.
– Ещё день, два, неделю, и все случилось бы. Так почему вы передумали?!
Крик ударил в уши. Отскочил. Снова вернулся.
– Вы дали мне знак, но какой? Что я должна теперь делать?
Задрала голову к потолку. Там, что ли, духи гнездятся? А я всегда искал наверху ангелов.
– Прощение достигается только службой, я знаю закон. Я буду ждать вашего слова, сколько понадобится, хоть всю жизнь, что мне дадена…
С неё можно было бы сваять статую. Для частной молельни. В собор, пожалуй, настолько страстных молельщиц ставить не стоит: народ будут отвлекать. От душеспасительных размышлений.
– Я буду ждать. Я буду слушать.
Кто бы меня здесь послушал?
– Хватит уже пол коленями натирать, он наряднее не станет. Давай-ка, поднимайся и…
Это меня шатнуло, или Лил сама метнулась в сторону?
– Не подходи ко мне!
Это ещё что за новость?
– Только попробуй дотронуться!
Мы вдруг стали неприступными, как крепость? Какого черта?
– Что-то я ничего не понимаю. То сама норовишь прижаться, то…
– Да мне даже думать больно, что я… своими руками…
А вот отвращение на её личике, прямо скажем, вещь неожиданная. И неприятная.
– И полдня ведь не прошло, верно? Ещё утром хорош был для тебя, по всем статьям, а теперь испортился?
– Отойди!
Да я, в общем, и рад бы. Отойти подальше. Одна проблема: тут рядом стена, о которую удобно опираться. А до следующей опоры ещё надо ухитриться добраться.
– Убери свои руки… чудовище!
Развратная девица строит из себя невинность? Нелепость какая. Или это очередная уловка? Женские игрушки, точно. Значит, она не успокоится, пока не добьется своего? Что ж, так тому и быть.
– Пусти!
– Да что с тобой, в самом деле?
Никакого удовольствия. Угорь, он угорь и есть. Маринованный. Скользкий и холодный.
– Пусти, кому сказала?!
А дышит горячо. Быстро-быстро. Вот и пойми, чего хочет. Если сможешь.
– Я не знала, какой ты, никогда не знала… Могла только воображать. Дура! А надо было сразу догадаться, что ничем не лучше других. Нет, хуже даже! Намного хуже! Это богатый дом и красивая одежда держали тебя в узде, а стоило им пропасть, и все вышло наружу… Так ведь? Вы ведь всегда были чудовищем, сеньор Дюпон?
Последние слова она не произносила. Выдохнула. Одними губами прямо мне в лицо. За миг до того, как собиралась сдаться, уж это я чувствовал. Может, вопреки хмелю, а может, благодаря ему. Секунда, и сопротивление было бы сломлено. По обоюдному согласию. Если бы не последний удар. Если бы не…
– Что ты сказала?
Выскользнула. Шагнула назад, но убегать не стала.
– Как ты меня назвала?
– Вашим именем, как же ещё?
– Откуда ты… Почему ты его помнишь?
– Я не помнила.
В отсветах фонарей за окном видно только лицо. Бледное и безумное. Как луна.
– И не вспомнила бы, если бы лоа не сжалились. Если бы не простили.
– Причем тут твои духи? Все люди вокруг…
– Закрыли для тебя свою жизнь? Так и должно было быть. Я так хотела. И я так сделала!
Хрупкая фигурка в саду «Каса Конференсия». Голос, полный отчаяния и чего-то ещё. Чего-то неудержимого. Божественный транс? Дьявольская одержимость? Без разницы. Мне. Чем бы оно ни было, оно сработало, и ещё как.
– Но я нарушила правила, и лоа наказали меня. Заставили… Да, я почти влюбилась! В самое отвратительное, что нашлось во всем мире!
Разве это было любовью? Помешательство – вот достойное слово. Правдивое, по крайней мере.
– Я должна была пасть. Должна была убить свою гордость. Убить все, что было важным и дорогим.
А заодно и меня. Почти ведь добила, чего греха таить?
– И когда оставался один лишь волосок… Они показали, что простят меня. Что могут простить. Я заплачу любую цену, что мне назначат. Но наказание никуда не денется. Теперь уже никуда.
Это Лил. Та же Лил, что и раньше. Дерзкая, сильная, упорная. Но что-то все-таки пропало. Что-то, заставляющее… Её защищать?
– Я буду помнить все, что случилось. Помнить. До конца своих дней.
Луна мигнула и утонула в темноте. Зашла за тучи? А откуда им вдруг взяться в коридоре?
Она вспомнила. Не придумала, это точно. Не могла придумать. Значит, все вернулось обратно?
Нет. Изломанное неподвижное тело на кровати так и лежит. Спит. Видит сны. И я, наверное, тоже сплю. Иначе откуда эти странные образы? Нет у Эсты никакой сестры из Береговой стражи. Не было встречи, назначенной сенатором. И Лил дремлет где-то поблизости. Правда, кресло пустое, но дом большой, места много. А утром, когда я наконец открою глаза…
Часть 3.16
Будильник закряхтел ровно через минуту. По крайней мере, мне так показалось.
Старинный механический монстр, собранный заводским часовщиком, наверное, задолго до эпохи переселения народов. И до сих пор работает. Главное, исправно несет свою службу, если хозяин не забывает о своей.
Служба, да.
Как ни странно, отправляться на работу в ночь было легче. И даже не чуточку,
