Полководцы Древней Руси - Андрей Сахаров

И когда через два года закончилась котора, то все оказались на своих местах, на своих столах, будто и не было этих двух страшных, последовавших за Любечским съездом лет.

Их отзвук доходил в Переяславль в виде посольств, которых засылали к Мономаху враждующие князья. То Святополк слал к нему людей и жаловался на Давыда и Ростиславичей, то Давыд просил его учинить суд над Святополком, гнавшим его из Владимира, то Ростиславичи просили переяславского князя унять Давыда, приведшего на Русь орду Боняка.

А Мономах сидел, не двигаясь, в своем стольном городе. Он продолжал укреплять Переяславль, отстроил заново сожженный в бытность половцами Остерецкий городок. Война в эти два года обходила его стороной. Затихли на время и половцы после отчаянных схваток с объединенными силами киевского и переяславского князей.

Мономах в эти годы побывал в Ростове и Суздале, которые быстро отстраивались после пожаров и разорений все того же несчастливого 1096 года, заезжал он в Смоленск и в Любеч. И всюду вместе с ним ехала Гита. Ей было уже за сорок. Она стала чаще болеть, потеряла прежнюю легкость и стремительность в походке, теперь уже не выезжала на охоту вместе с князем и перестала садиться на коня, но упорно интересовалась всеми делами княжества, следила за жизнью своих сыновей: ведь они сидели и в Новгороде, и в Ростове, и в Смоленске, становился юношей Святослав, подрастал и маленький Юрий, которому тоже нужен был стол. Она тряслась в летнем возке под жарким молодым июньским солнцем, укачивалась и засыпала под медвежьей полостью в зимнюю стужу, слыша сквозь сон завывание метельного ветра, а потом, сидя рядом с Мономахом, слушала молодые запальчивые речи сыновей, постигала цепким, практичным женским умом тайные нити междукняжеских хитростей.

Он привык к ней, к ее частому молчанию и отрывистым словам — Гита хотя и освоила в совершенстве славянскую речь, но стеснялась много и долго говорить по-славянски, — к ее сосредоточенности и деловым немногословным советам, к ее постоянной готовности поддержать его, ободрить, успокоить.

Когда междоусобица затихла, сошла на нет, исчерпав все свои явные и тайные возможности, стало ясно, что больше всех в выигрыше от нее остался не участвовавший в ней Мономах. Он не потерял ни одной волости, города его не горели и не разорялись, но лишь отстраивались и укреплялись, воины не гибли в ожесточенных сечах и исступленных приступах. По мере того как и Святополк, и Давыд, и Ростиславичи вели на Русь по очереди венгров, ляхов, половцев, Мономах оставался в стороне от сговоров с иноземными владыками.

Он не раз говорил своим ближним людям в Переяславле и Ростове, Суздале и Смоленске, что вести на Русь иноплеменников ради своих княжеских выгод — это большой грех и преступление перед Русской землей, и эти слова Мономаха шли по земле, разносимые его приспешниками и всеми, кто был недоволен княжеской которой, кто старался сохранить единство Руси. А такие люди были и в Киеве, и в Чернигове, и на Волыни и в иных местах, — видные воеводы и бояре, митрополит Николай и печерские монахи, которые искони стояли за сильную, независимую ни от каких иноземных влияний Русь.

Чем шире и ожесточенней катилась по Русской земле котора, тем больше возвышался в отдалении облик Владимира Мономаха — устроителя Любечского съезда, противника половцев, князя, охранявшего русское приграничье; тем больше суетных послов прибывало к нему в Переяславль, выговаривая обиды князей друг на друга, сея пустые, никчемные словеса.

Летом 1100 года старшие князья наконец уговорились вновь собраться на совет, чтобы окончательно прекратить междоусобицу, спросить строго с ее зачинщика — Давыда Игоревича. Святополк звал князей в Киев, но, как и в прошлый раз, князья отказались ехать к нему. Кроме того, было видно, что Святополк хочет закрепить за собой Владимиро-Волынский стол, и Мономах со Святославичами не хотели столь большого усиления Святополка. А тот как паук ткал, не торопясь, свою паутину: обвинял во всем Давыда, подговаривал против него Ростиславичей, упрекал среди своих людей Мономаха, что его сын Мстислав сидит в Новгороде не по чину, что испокон века там сидели дети старшего, киевского князя — и Владимир Ярославич еще при Ярославе Мудром, и он, Святополк, при Изяславе. Теперь же там — место его, Святополкова сына. Мономах слушал доходившие до него вести из Киева и понимал, что Святополк в обмен на Новгород будет требовать Владимир-Волынский. Обставлено же все будет по-иному — как наказание Давыда за своеволие и клятвопреступление.

Но противиться Святополку — значило бы начинать новую распрю, между тем как в степи на правобережье Днепра все более и более усиливался Боняк, а Шарукан создал между Доном и Днепром огромное объединенное половецкое царство и грозил Русским землям новой нескончаемой войной.

Во второй половине августа князья съехались в небольшой городок Витичев, что стоял на речке Вете неподалеку от Киева.

Они разбили свои шатры под городом, сели там в окружении своих бояр и дружинников: Святополк, Владимир Мономах, Давыд и Олег Святославичи, Давыд Игоревич. Володарь прислал с жалобой на Давыда Игоревича своего посла.

Князья решили пригласить Давыда и объявить ему все его неправды.

И вот все они сидят на ковре в шатре Святополка, а напротив них сидит на ковре же Давыд Игоревич. Князья молчат. Давыд смотрит на них трусливыми, бегающими глазами, наконец набирается духу, спрашивает: «Зачем звали меня? Вот я. У кого на меня жалоба?»

От имени князей ему ответил Мономах: «Ты сам прислал к нам: «Хочу, братья, прийти к вам и пожаловаться на причиненную мне обиду». Вот ты и пришел и сидишь с братьями своими на одном ковре — так чего же не жалуешься? На кого из нас у тебя жалоба?»

Давыд молчал. Молчали и князья. И что он мог сказать им, на кого мог пожаловаться — на Мономаха, который увещевал его вернуть волости Ростиславичам, на Святополка, которого братья послали унять его, на Ростиславичей, кого он изгонял из Теребовля и Перемышля?

Сломленный, погрузневший, ссутулившийся, сидел Давыд на ковре, чувствуя, что на этот раз князья объединились против него, что они уже столковались между собой, поделили его волость… Потом братья сели на коней и отъехали к своим станам; переговоры между ними продолжились, но уже без Давыда. Он одиноко сидел в приготовленном ему шатре и ждал приговора старших князей.

Через некоторое время в шатер, где ждал своей участи Давыд, пришли княжеские бояре — Путята от Святополка, Ратибор и Орогостя от Владимира Мономаха и Торчин от Святославичей. Они и объявили Давыду волю княжеского съезда: Давыд сводится с владимирского стола, и ему отдается Бужск, Червен, Чарторыйск и Дубен, Владимир Мономах ради убытков Давыда дает ему 200 гривен золота. Ростиславичам князья отдают один город — Перемышль и предлагают Володарю взять Василька к себе. Иные же Волынские города с Владимиром отходят Святополку, и он посылает туда на наместничество своего сына Ярослава.

Давыд молча выслушал посланных, поцеловал крест, который подал ему поп, и пошел к коню.

Вторично после Любеча князья поделили столы, и теперь, как они надеялись, прочно. Зыбкое единство Руси Мономаху пришлось оплатить согласием на усиление Киева. Но во время свещания в Витичеве он не дал Святополку занять важные червенские города.

Не сразу, однако, утишилась Русская земля. Василько не отдал Теребовль киевскому князю, и Мономах этому не препятствовал. Жаловался и просил о прибавке к своим доходам Давыд, и Мономах уговорил Святополка отдать ему Дорогобуж, пугая киевского князя новой распрей. Теперь, не опасаясь за тыл, можно было направить все силы на борьбу с половцами, которые хозяйничали снова в опасной близости от русских городов.

В глубь Половецкого поля

С радостным чувством уезжал сорокасемилетний князь Переяславский Владимир Мономах из Витичева в Переяславль. Теперь, после витичевского съезда князей, казалось, отпали все преграды для объединения русских сил в борьбе с половцами. Кончилась большая княжеская ко-тора, которая десятки лет раздирала русские земли, кончились кровавые битвы, в которых гибли князья одного, Ярославова корня, прекратились изнурительные приступы, пожары стольных городов и малых городков, уводы людей в полон, продажа соплеменников работорговцам, гнавшим их на невольничьи рынки Судака и Херсонеса. Кончилось время, когда половцы были желанными гостями в княжеских боевых станах, помогая одному русскому войску сокрушать другое. Хитрый и коварный враг хан Боняк хозяйничал в те дни на Волыни, прикрывая раскольника Давыда Игоревича от гнева киевского князя Святополка. Да и тот хорош был, стараясь под видом борьбы за единство прибрать к рукам Волынь, сокрушить Давыда, убрать опасных Ростиславичей.