Неон, она и не он - Александр Солин

После прижиганий первой боли он по странному совпадению занялся уничтожением следов ее былого присутствия. То же ненужное покрывало, та же лихорадка, тот же азарт и злорадство, та же мстительная телепатическая страсть, тот же крепко стянутый узел. Формально они квиты, но жить с такой арифметикой вместе уже не смогут, подумал он, пряча узел с глаз долой. После чего удалил из телефона и компьютера ее фотографию.

На следующий день он стал готовиться к отъезду. Он так и сказал матери:

– Пора, мать, отсюда уезжать…

– Куда? – не поняла Вера Васильевна.

– В Испанию или в Италию, – угрюмо поделился он.

– Зачем? – еще больше удивилась мать.

– Жить. Здесь мне делать больше нечего…

И в двух словах рассказал о своих планах.

– Устроюсь и вызову тебя, – заключил он, оставив без внимания растерянные материнские вопросы.

Он связался со своими шведами, и они рекомендовали ему по адвокату в Испании и в Италии. Тому и другому он поставил задачу, и уже через два дня имел полное представление о том, что следует делать. Подтвердилось, что гостеприимство обоих полуостровов в случае приобретения у них недвижимости обещает быть радушным и благожелательным. Правда, в Испании ему будут рады всего полгода, зато в Италии круглый год. Кроме того, они пожелают заглянуть в его карманы. Да ради бога! Он с удовольствием вывернет их, подтвердив наличие необходимых средств для достойного их исторического гонора проживания, а именно: проценты по его вкладам в европейских банках приносят ему теперь не менее ста тысяч долларов в год. Обоим адвокатам он велел подыскать виллу на побережье, а сам принялся сводить счеты с родиной. Предупредив съемщиков о скором съезде, он выставил квартиры, кроме той, что на Московском проспекте, на продажу. Та же участь была уготована и дому под Зеленогорском. Он расстанется с ним без всякого сожаления.

Через неделю после того, как мир стал черно-белым, он собрался в Кузнецк, чтобы распорядиться наследством и обеспечить материальное благополучие ныне утробной дочери и ее матери. Позвонив Галке, он предупредил о своем приезде.

Покачиваясь в кряхтящем вагоне, он смотрел сквозь прочно приставшую к окнам пыль дальних дорог на круглосуточное слайд-шоу того весеннего, пришибленного солнцем худосочного пространства, что зовется средней полосой. Сочетание неимоверных возможностей с удручающей бедностью особенно ранит в эту пору, когда голые ветви деревьев и клочки сухой прошлогодней травы бессильны скрыть вопиющую национальную неухоженность, возрастом равную вечности.

Надо было подтягивать английский, и он взял с собой «Лолиту» в английском и русском одеянии. Он честно пытался читать, но неспящие мысли отвлекали его, и тогда он откладывал книгу и смотрел в окно, по которому ползала ожившая муха, пока мысли, в каком бы направлении они не двигались, не упирались в тупик ЕЕ бездушия, где вскипев негодованием, замирали до следующего приступа.

Мужчина рядом с женщиной и женщина рядом с мужчиной есть та цена, которую каждый из них себе назначает, думал он. В конце концов, на всякую красивую женщину найдется еще более красивая. Вот, например, он: нормальный сорокалетний мужик, с психикой пусть чуткой и сентиментальной, но все же здоровой и не стремящейся к извращениям, с развитыми эмпатическими способностями, с миром глубоких переживаний, с интеллигентным набором чувств и действий – неужели он не найдет себе достойную и уравновешенную спутницу, которой не будет нужды никому угождать, кроме него? Он может заставить Галку развестись и женится на ней или найдет какую-нибудь другую обремененную бальзаковским возрастом, детьми и одиночеством женщину и сделает ее счастливой. Зачем ему иго взбалмошной красавицы, стянувшей свою жизнь дурацкими привычками и принципами, как обручами? Не она ли ему говорила: «Я многое могу простить, но не измену!» Но ведь другие прощают! И еще она ему рассказывала: «Я всегда была с мальчишками привередлива. В школе за мной ухаживал один мальчик, мне он тоже нравился. Но однажды он при мне стал стричь ногти прямо на пол. Больше я с ним не встречалась…» Вот оно, уготованное ему будущее: ждать, когда взорвется очередная мина, которыми нашпиговано ее капризное существо!

В раздражении он бросил на столик книгу, и «Лолита» всем своим высокохудожественным содержанием шлепнулась прямо на не успевшую унести сонные ноги муху. В смущении он тут же подхватил бумажный снаряд, который, как оказалось, стал для мухи смертельным, и то что было для него источником метафизических вибраций, стало для мухи могильной плитой. Муха прилипла к обложке, и он салфеткой удалил ее, но след она на литературе все же оставила.

Вижу язвительные усмешки, слышу желчные голоса критиков, спешащих представить на месте мухи автора. Вижу, слышу и ничего не предпринимаю, потому что не имею никакого отношения ни к Набокову, ни к настоящей истории, ни, тем более, к мухе, а лишь к удивительному и случайному совпадению всего упомянутого.

Убаюкиваемый колыбельным покачиванием, он щурился под слабосильным за облачной кисеей солнцем, когда ему позвонила Светка.

– Не хочешь встретиться? – спросила она.

– Светочка, я сейчас еду в поезде, но как только вернусь, обязательно позвоню! – как можно вежливей откликнулся он.

Ну, разумеется, он ей не позвонит! Что нового она может ему сказать, когда он и без нее уже слишком много знает! Даже если за ее звонком стоит бывшая невеста, которая, утолив жажду мести, ищет, как его вернуть, он ни под каким видом к ней не вернется. Да, он сказал, что она имеет право на реванш, но то было с его стороны, как он теперь видит, глупое и несдержанное прекраснодушие. Все, точка, забудьте о нем всей вашей развеселой компанией – он едет к своей дочери!

К его удивлению, на вокзале его встречали друзья во главе с Санькой. Они обнимали его и гулко хлопали по спине и по плечам. Радость их была неподдельной, а он не мог скрыть смущения: неужели Галке в самом деле удалось утаить правду? Его довезли до бабушкиного дома, где он бросил вещи, после чего они гурьбой отправились к Саньке, где уже был накрыт стол. Там их ждала Галка и тетя Катя. Обе обняли его и деликатно поцеловали.

Давно он так не пил! А чем еще, кроме водки мог вооружить он свою совесть, чтобы бесстрашно смотреть в глаза обманутого друга? Они сидели рядом, а напротив невозмутимая тетя Катя с размякшей Галкой смотрели на них с легкой улыбкой. Посреди веселья он встал и предложил выпить за будущую мамочку, и все с энтузиазмом выпили, после чего Санька наклонился к нему и, понизив голос, сказал удивительную, феерическую фразу:

– Тут у нас кое-кто говорит, что это твой ребенок, но таким я сразу даю по рогам!

Не будь настоящий отец до красноты пьян, он обязательно выдал бы себя густой багровой краской. Но он только пристукнул кулаком по столу и пробасил:

– Правильно, Санек!

На следующий день, дав ему выспаться, к нему пришла Галка. Принесла с собой обед и свежие новости, мимоходом упомянув, что муж на работе. Пообедав, они, как и полгода назад устроились на диване. Сначала сидели, обнявшись, и он по праву будущего отца бережно целовал ее лицо и гладил налитый тугой тяжестью живот, а затем, опустившись на пол и встав на колени, приложил к нему смущенное ухо.

– Ну? – немного погодя спросила Галка.

– Нет, не слышу… – сообщил он, отрываясь от шершавого шерстяного платья.

– Подожди, – сказала Галка, и слегка привстав, вдруг бесстыдно вскинула под грудь широкий подол, обнажив круглый, размерами в половину луны живот. – Вот теперь слушай…

Бережно пристроив к нему ухо и затаив дыхание, он вслушивался в непрерывный, нескончаемый, однообразный зов, с которым во все времена обращается к нам не то кровь, не то Вселенная. Так ничего и не различив, он в смущении принялся целовать тугой, сияющий полнолунным светом глобус, пока не спустился в его южные широты и ниже – туда, где под прозрачными колготками затаились, словно снег белые трусы ее южного полюса. Почувствовав, что против воли возбуждается, он вернулся на диван, обнял будущую мать своего ребенка, поцеловал ее в лоб и сказал:

– Какие же вы, женщины, храбрые!

В ответ она вдруг припала к нему с долгим поцелуем, а когда оторвалась, сдавленно предложила:

– Давай ляжем…

– Нет, нет, что ты! – испугался он.

– Что, невеста? – посмотрела она на него.

– Нет, нет, с ней все кончено!

– Тогда что?

– Просто мне ужасно стыдно перед Санькой! Ведь он и правда считает, что это его ребенок. Ты не представляешь, как мне стыдно!

– Да что уж теперь-то… – улыбнулась она, и рука ее легла прямо на его предательски набухшую ширинку.

– Нет, Галчонок, нет, не надо, я не могу, честно, ты уж извини… – подхватив ее руку и поднеся к губам, виновато забормотал он, крепясь изо всех сил и отгоняя навязчивое видение оседлавшего его, колышущегося, натужного живота, с выпученным, словно глаз пупком, делающим его дочь свидетельницей и соучастницей родительского соития.