Неон, она и не он - Александр Солин

– Скажем так – открывшиеся обстоятельства значительно смягчают твою вину. Я все поняла и попытаюсь на нее повлиять.

Жених со своей правдой оказался ей глубоко симпатичен. В конце встречи грустный жених сказал:

– Что ж, формально она имеет право на реванш. Но даже если она мне изменит, я от нее не отступлюсь!

– В том состоянии, в котором она сейчас пребывает, от нее всего можно ожидать! Позавчера, например, она напилась так, что не стояла на ногах, и мне пришлось ее укладывать…

Мучительная судорога пробежала по лицу жениха.

– Я пытаюсь до нее дозвониться, но она не отвечает…

При расставании Светка сказала:

– Советую тебе набраться терпения…

Вечером она объявила Наташе:

– Я сегодня встречалась с твоим женихом!

Та с изумлением на нее посмотрела и ответила с вызовом:

– У меня нет больше жениха!

– Ну, и зря! – откинулась Светка на спинку стула. – После того, что я узнала, я полностью на его стороне.

– И что же ты такого узнала? – раздраженно воскликнула Наташа.

– Все. В том числе про твоего шефа.

– И что же ты узнала про моего шефа? – враждебно уставилась на нее Наташа.

– Что он давно и безнадежно в тебя влюблен и ради этого обманул твоего жениха!

– Это ОН тебе так сказал?

– Да, он.

– Ах, какие мы благородные! А он не сказал тебе, что я до него два с половиной года спала с этим человеком? – зло выкрикнула Наташа.

– О, господи! – посмотрела на нее Светка с испугом. – Нет, ты что, серьезно? Да ты тогда просто дура!

Завязалась бурная дружеская перебранка.

Наташа кричала:

– Да какое твое дело, с кем я сплю?!

Светка кричала:

– Да спи ты хоть с чертом, только не впутывай в свои дела приличных людей! Наташа, вскочив:

– Приличные люди не изменяют женщине, которой клянутся в любви! Светка, вскочив:

– А приличные женщины, собираясь замуж, держатся подальше от бывших любовников!

– А он!.. – кричала Наташа.

– А ты!.. – кричала Светка.

– Да я!.. – изнемогала Наташа.

– Вот именно!.. – издевательски смеялась Светка.

– Да пошли вы все! – взвизгнула Наташа.

– Ну, и черт с тобой! – громыхнула Светка.

При расставании Светка миролюбиво сказала:

– Ты дура, Наташка! Ты заварила всю эту кашу, а теперь вешаешь на мужика всех собак! На твоем месте я бы ему спасибо сказала за то, что он после всех твоих фокусов от тебя не отказался!

– Ладно! Все! Хватит! Не нужны мне твои советы! Тоже мне, защитница нашлась!

– Тогда не проси меня больше, чтобы я тебя жалела!

– И не попрошу!

– Вот и хорошо!

– Вот и прекрасно!

Хлопает входная дверь.

Занавес.

51

Итак, плохое предчувствие, что пряталось в глубине белого облака благих намерений, словно шило в мешке, не обмануло их: сбылось безымянное пророчество, и карнавальный мираж брачных уз вспыхнул и рассеялся, осыпав их пеплом горестного недоумения. И нет на свете ничего более опустошительного и безутешного, чем несостоявшаяся свадьба, когда две разлученные половинки, корчась от боли, мечутся в поисках анестезии.

Что касается ликвидации обязательств перед третьими лицами, каковая в таких случаях поручается кому-либо из родственников, желательно дальних и разбитных, то кроме него заниматься ими было некому. При ближайшем рассмотрении оказалось, что обряд погребения почившего торжества был на удивление прост: всего-то и следовало оповестить ошарашенных гостей, свести счеты с рестораном и отказать турагентству. Незатейливость последствий его смутила: свадебное здание, потребовавшее таких трудов и усердия, на самом деле держалось на трех прозаических китах посторонней, далекой от любви породы! Прочая мишура обвалилось сама собой – мягко, бесшумно и незаметно.

Что касается гостей, то своих, куда кроме матери попали Юрка с женой, он ошарашил за два дня до свадьбы. Особое удовольствие его сообщение доставило Татьяне, воскликнувшей:

– Вот и хорошо! Я всегда знала, что она тебе не пара!

Мать его к этому времени уже четыре дня ходила с перекошенным, как от зубной боли лицом.

Ликвидировав обязательства, он по совету Светки погрузился в изводящее неспешностью ожидание, извлекая из холодильника памяти сравнительно свежие, еще не увядшие подробности их сожительства и будоража ими свое виноватое смятение. Да, виноватое, ибо поменяв торопливое первоначальное мнение, он возложил всю вину за случившееся на свое проклятое самолюбие. Ну, почему он не решился позвонить ей и узнать, правда ли то, что сказал Феноменко? Три раза на дню он долгими гудкам испытывал терпение ее трубки, но, видно, попав в черный список отъявленных негодяев, получал от ворот поворот, усугубляя ее презрительным обхождением свои страдания…

Несмотря на Светкино заступничество, вина жениха (бывшего жениха) казалась Наташе абсолютной и не подлежащей искуплению. Боже мой, каким несчастным и обиженным он прикидывался! Как искренне она его жалела, как обильно казнилась! До чего же противно ей теперь вспоминать ее погоню за ним, ее горячие слезы и дрожащий голос! Сколько сладких глупостей наговорила она после их примирения, сколько крепнущей нежности позволила себе! Напрасно говорят – сердцу не прикажешь: сердцу-то как раз можно приказать. Нельзя приказать тому, чего нет, а она своему почти приказала. И что же? А то, что она снова оказалась доверчивой дурочкой, и ее в очередной раз надули по всем статьям! Разве такое можно простить? Да воздастся каждому по его деяниям! На измену она ответит изменой и ею, как ножом отсечет его от себя! Ну, почему она не изменила ему в сентябре? Измени она ему тогда, и всего этого кошмара не было бы! Ну, ничего! Для начала она отомстит ему с Феноменко, а затем, гордая и независимая, предложит себя американцу, и с ним гальванизирует свою былую любовь и возвысит самообман до смысла жизни!

Третьего апреля она явилась в офис на Московском, где о ее фиаско еще не знали. Дождавшись, когда Феноменко освободится, она без стука вошла в кабинет и, ни слова не говоря, уселась подмышкой у буквы «Т» – любимой буквы начальников, летчиков и бандитов, в которую были составлены два гладких стола красного дерева.

– Наташа, в чем дело? – недовольно спросил он.

– Ты, кажется, хотел на мне жениться… – сказала она.

– И что?

– Тогда приходи завтра свататься. Часам к семи…

Изменить непременно в день свадьбы – таков был план ее жестокой мести.

– Но ведь у тебя завтра, если не ошибаюсь, свадьба… – осторожно, чтобы не наткнуться на подвох, смотрел он на нее.

– Не будет свадьбы.

– Что случилось? – насторожился Феноменко.

– Ты был прав: он не тот человек, который мне нужен.

– Ах, вот как! – откинулся он в глубину кресла, разглядывая ее с ироническим интересом.

– Ну, так придешь? – нетерпеливо спросила она.

– Даже не знаю… У меня завтра важная встреча…

– Или завтра, или никогда! – сказала она, вставая. На случай его отказа у нее был Яша. Вот кто ей не откажет! Не дождавшись ответа, она направилась к выходу.

– Хорошо, я приду! – услышала она. – Там и поговорим…

Не оборачиваясь, она покинула кабинет, а за ним и офис.

Наутро она проснулась и долго лежала, закрыв глаза, пока из уголков их не выкатилось по слезинке. Тогда она спохватилась и легким касанием тонких вывернутых кистей с отстраненными мизинцами осушила слезы, после чего решительно встала и занялась утренним туалетом. Чтобы не оставаться одной, следовало быть сегодня на людях. А вечером ей предстоит безжалостный обряд отречения, разряд помрачения, наряд облегчения, снаряд обличения, обет отлучения, оплот излечения, секрет обречения, обид отсечение…

День выдался пасмурный, тихий и безветренный – под стать ее настроению. Надев свитер, джинсы и короткое черное пальто с высоким воротником, она поехала в центр и там прошла по Невскому от Адмиралтейства до площади Восстания, заходя в богатые лавочки и рассеянно разглядывая и трогая ненужные ей вещи. На улице взгляд ее бродил поверх людского моря или скользил по витринам, а мысли вращались вокруг отмененной свадьбы и ее убогого вечернего суррогата – собачьей, так сказать, свадьбы.

К трем часам дня голод пополам с тошнотой встал у нее поперек горла, и она отправилась к себе на Васильевский, где запаслась продуктами, в том числе двумя бутылками красного вина. Пировать с Феноменко она не собиралась, также как и растягивать сомнительное удовольствие: никаких нежностей, засосов, обнаженки, раскидистых поз – только равнодушное протокольное соучастие. Она впустит его в себя, чтобы его семенем, как динамитом сокрушить те воздушные замки, что возвела себе на беду, после чего приступит к новому строительству, и это будет ее новая жизнь – холодная и расчетливая.

Пока она добывала продукты, голод сменился легким нытьем желудка и, вернувшись домой, она с трудом проглотила несколько ложек куриного супа, который приготовила два дня назад, забыв посолить. Отодвинув тарелку, она сидела с отсутствующим взглядом, перед которым теснились видения предстоящей случки. Вот она тушит свет и забирается под одеяло, и Феноменко тут же накидывается на нее, нетерпеливо мнет ее тело, сопит, наваливается и… Она тряхнула головой – видения исчезли.