Мир в XX веке: эпоха глобальных трансформаций. Книга 2 - Коллектив авторов

базируется, со свободно развивающейся современной культурой и с людьми, у которых исчез страх, — это была попытка, благодаря которой чехи и словаки впервые с конца Средневековья оказались снова в центре всемирной истории и адресовали свой призыв человечеству.

Данный призыв заключался не в том, что чехословаки якобы хотели заменить существовавшую модель социализма иной, столь же авторитарной и способной к экспорту. Подобный мессианизм чужд менталитету малой нации. Смысл чехословацкого призыва был в чем-то другом: показать, какие безграничные демократические возможности остаются до сих пор неиспользованными в социалистическом общественном проекте, и доказать, что эти возможности можно развить лишь в случае полного освобождения начал политической самобытности отдельного народа. Этот чехословацкий призыв по-прежнему сохраняет силу. Без него уже XX век не стал бы XX веком. Без него и завтрашний мир не станет таким, каким он будет.

Фрагмент из эссе Милана Кундеры «Радикализм и эксгибиционизм» (1969)

Шестьдесят восьмой год можно рассматривать с различных точек зрения, но вряд ли стоит отрицать, что это был год, когда мы снова приступили к реализации собственного чехословацкого потенциала. Это было не так-то просто: уже в течение 50 лет в мире существует советская держава и уже 25 лет социалистические страны занимают едва ли не половину земного шара, причем повсюду там на практике продолжается определенная система, которая хотя и не вытекает из сущности социалистического проекта (даже обесценивает его), но повсеместно таковой подменяет. Если же мы в прошлом году отважились эту систему недемократических практик устранить, то тем самым взвалили на свои плечи всю тяжесть полувека, в течение которого они продолжаются. Мы сделали это сами для себя, но все же дело касалось не только нас, поскольку оно заключало в себе — хотели мы того или нет — значимость прецедента и призыва. Независимо от того, удалось нам это или не удалось, был ли этот шаг уверенным или неуверенным, — мы шагнули в центр всемирной истории.

Первые попытки идеологического обоснования августовской силовой акции были предприняты уже в сентябре 1968 г. в установочных статьях на страницах советской прессы, прежде всего в «Правде». Прозвучавшая в них мысль о правомерности вмешательства союзников во внутренние дела той страны социалистического лагеря, где существует прямая и реальная угроза реставрации капитализма, была вскоре озвучена и на самом высоком уровне. Л.И. Брежнев, возглавлявший делегацию КПСС в Варшаве на V съезде ПОРП, 12 ноября в своем выступлении заявил: «Когда внутренние и внешние силы, враждебные социализму, пытаются повернуть развитие какой-либо социалистической страны в направлении реставрации капиталистических порядков, когда возникает угроза делу социализма в этой стране, угроза безопасности социалистического содружества в целом — это уже становится не только проблемой народа данной страны, но и общей проблемой, заботой всех социалистических стран». Заявленный здесь принципиальный тезис впоследствии был назван западными комментаторами «доктриной Брежнева», определявшей советскую внутриблоковую политику. Таким образом, август 1968 г. стал новой демонстрацией не только прочности Ялтинско-Потсдамской модели международных отношений, но и ограниченного суверенитета стран, взявших на себя определенные союзнические обязательства.

Вследствие августовской акции затормозилась ратификация Договора о нераспространении ядерного оружия, было отложено начало переговоров об ограничении стратегических вооружений, заморожены планы сокращения вооруженных сил в Западной Европе, произошло наращивание группировки НАТО в ФРГ, выросли военные бюджеты стран НАТО, на некоторое время ослабли центробежные тенденции в НАТО, в Западной Германии оказались во временном проигрыше силы (главным образом в СДПГ), выступавшие за активизацию отношений с СССР и его союзниками и урегулирование вопроса о границах. С другой стороны, западные элиты должны были задуматься над созданием надежных механизмов, способных исключить повторение аналогичного, довольно серьезного кризиса в международных отношениях, сделавшего возможным стремительное продвижение Советской Армии на расстояние около 1000 км в глубь Центральной Европы. Речь шла уже не просто о закреплении послевоенного статус-кво, но о совершенствовании Ялтинско-Потсдамской системы в интересах поддержания равновесия в Европе. Это было невозможно без налаживания продуктивного диалога с Советским Союзом. Осмысление уроков чехословацкого кризиса 1968 г. подтолкнуло довольно скорое возобновление переговорного процесса между СССР и США по ОСВ, заключение уже в начале 1970-х годов соглашения по Западному Берлину, договоров ФРГ с СССР, Польшей, ГДР и Чехословакией, а затем и так называемый «общеевропейский процесс», направленный на снижение конфронтации, установление отношений доверия и сотрудничества между странами, относящимися к разным блокам. Итогом этого процесса стало Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 г. в Хельсинки.

Вместе с тем неготовность лидеров КПСС к диалогу с чехословацкими реформаторами, неспособность ответить на новые вызовы чем-либо иным, кроме грубой силы, на самом деле явились признаком слабости. Подавление Пражской весны стало событием, обозначившим и во многом предопределившим необратимость кризиса советского блока и мирового коммунистического движения. Решив силовым путем довольно краткосрочную по эффекту задачу по укреплению своих позиций в стратегически важной Чехословакии, чья политическая элита и в условиях демократических экспериментов продолжала последовательно сохранять лояльность союзническим обязательствам, правительство СССР в исторической перспективе утратило несравнимо большее — веру многих тысяч людей в возможность реформирования советской модели социализма. В сознании интеллигенции стран советского блока после 21 августа доминировали крушение надежд и разочарование в марксизме. Было сильно дискредитировано позитивное содержание самой идеи социализма в глазах общественного мнения как в Восточной Европе, так и на левом политическом фланге в странах Запада. Поиски новых путей общественного развития отныне все больше велись на основе иных, несоциалистических (либеральных правозащитных, а затем и консервативных) систем ценностей. Действия СССР и его союзников в Чехословакии вызвали негативную реакцию в западном коммунистическом движении. Стремление наиболее влиятельных западных компартий отмежеваться от «империалистических» тенденций в политике СССР породило в 1970-е годы еврокоммунистическую альтернативу, которая, впрочем, утратила жизнеспособность к началу 1990-х годов.

Август 1968 г. осложнил отношения СССР с титовской Югославией, резко выступившей против силового решения чехословацкого вопроса. Однако в скором времени титовскому режиму пришлось столкнуться с серьезным внутренним вызовом — оживлением хорватского национализма, проявившего себя в широком, заметно переросшем рамки культурной жизни общественно-политическом движении, достигшем своего апогея к весне 1971 г. (события так называемой хорватской весны). В Сербии среди части партактива под явным влиянием Пражской весны проявились реформаторские настроения, выдвигались проекты далеко идущей либерализации политической системы на основе принципов плюрализма. Опасаясь за стабильность коммунистического правления в многонациональной, поликонфессиональной и поликультурной стране с сильными центробежными тенденциями, власти нанесли удар как по национальной, так