ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША - Рафаэль Сабатини

— Значит, моей голове суждено пропасть. Ибо, как это ни прискорбно, я не могу отдать вам письма.

— Чего вы надеетесь добиться своим упрямством? Письма — это ваша плата за жизнь. Где они?

— Там, где вы их никогда не найдёте.

Тут последовала продолжительная пауза, в продолжение которой Сен-Жюст неотрывно вглядывался в лицо узника. Дышал народный представитель несколько учащённо, румянец на его щеках в жёлтом свете фонаря несколько потемнел.

— Я предлагаю вам единственный шанс, Моро.

— Вы повторяетесь, — заметил Андре-Луи.

— Стало быть, вы решили ничего мне не говорить?

— Я уже всё сказал вам, мне нечего добавить.

— Что ж, прекрасно, — сказал Сен-Жюст спокойно, но с явной неохотой. — Прекрасно. — Он взял фонарь и пошёл к двери, где повернулся и поднял фонарь так, чтобы свет падал на лицо узника. — В последний раз предлагаю: письма в обмен на вашу жизнь.

— Как вы утомительны! Убирайтесь к чёрту.

Сен-Жюст поджал губы, опустил фонарь и вышел. Андре-Луи остался один. Он сидел в темноте и говорил себе, что, несомненно, наказан за содеянное справедливо. Потом он снова впал в безразличие ко всему на свете. Он слишком устал.

Рано утром тюремщик принёс кусок отвратительного чёрного хлеба и кружку воды. Андре-Луи выпил воду, но к хлебу не притронулся. Потом он уселся на табурет и, вялый и бесчувственный и душой и телом, стал ждать.

Не прошло и часа после завтрака — гораздо раньше, чем ожидал Андре-Луи, — тюремщик появился снова. Он придержал дверь открытой и жестом подозвал узника.

— Ты должен пойти со мной, гражданин.

Андре-Луи посмотрел на часы. Половина девятого. Неурочный час для отправки повозок с приговорёнными. Может быть, сначала всё-таки суд? Против воли при этой мысли в душе зажёгся крошечный огонёк надежды.

Но он погас, как только Андре-Луи ввели в зал, где обычно совершался последний туалет приговорённых. В пустом помещении был только один человек. При виде его невысокой, крепкой, подтянутой фигуры в чёрном платье Моро захотелось протереть глаза. Перед ним стоял де Бац. Барон шагнул ему навстречу.

— У меня приказ о твоём освобождении, — сказал он со спокойной серьёзностью. — Идём отсюда.

Андре-Луи гадал, не сон ли это. Может, он всё ещё спит в своей одиночке? Уж больно всё происходящее напоминало сон. Сумрачный зал в это непогожее январское утро усиливал впечатление нереальности. В каком-то тумане Андре-Луи дошёл вместе с де Бацем до привратницкой, где их задержали. Барон протянул стражу бумагу, тот пометил что-то в большой книге и, подняв глаза, ухмыльнулся.

— Повезло тебе, парень, что покидаешь нас так скоро и на своих двоих. Обычно отсюда едут с шиком. Ну, счастливо!

Друзья вышли на набережную. Над вздувшейся жёлтой рекой нависло свинцовое небо. Моро и де Бац молча побрели к Новому мосту. Посреди моста устанавливал свою будочку местный шарлатан. Миновав будку шарлатана, Андре-Луи замедлил шаг.

— Пора нам поговорить, Жан. Не объяснишь ли ты, как тебе удалось заручиться спутником на этой утренней прогулке?

— У меня перед тобой должок, вот и всё. Вчера я тебя ударил. Поскольку ты, возможно, захотел бы когда-нибудь получить сатисфакцию, я не мог позволить тебе так быстро отдать концы. Это было бы по отношению к тебе низко и бесчестно.

Андре-Луи невольно улыбнулся этой гасконаде.

— Так это единственная причина, по которой ты меня вызволил?

— Нет, конечно. Есть ещё одна. Если угодно, считай, что сделал это в расчёте на компенсацию.

Барон опёрся о парапет и устремил взгляд на воду, бурлившую у опор моста. Посмотрев с минуту вниз, он мрачно и скупо изложил события прошедшей ночи и утра:

— Тиссо видел, как тебя вчера увели. Он, конечно, немедленно сообщил нам. Мы не знали, что за этим последует, но понимали, что оставаться на улице Менар небезопасно. Пришлось удирать. Спрятались у Русселя на Швейцарской улице, и вовремя. Я оставил Тиссо наблюдать за домом. Он пришёл к нам ночью и сообщил, что через несколько минут после нашего ухода явился сам Сен-Жюст с двумя полицейскими и устроил в квартире обыск, да такой, будто там смерч пронёсся.

Поскольку ты не отдал документы Демулену, мы не могли бросить Сен-Жюсту вызов, что поставило всех нас в очень опасное положение. Но необходимо было что-то предпринять, и два часа назад я пошёл к самому мерзавцу. Он ещё валялся в постели, но, увидев меня, очень обрадовался и тут же стал угрожать немедленным арестом и гильотиной, если я не выкуплю свою жизнь и свободу, отдав ему письма, которые ты изъял у Тюйе и Бонтампа.

Я только посмеялся.

«Вы полагаете, Сен-Жюст, что я отправился к вам домой, не понимая, какой приём меня ждёт? Вы думаете, я не принял мер предосторожности? А вы не очень-то умны, Сен-Жюст. Может, вам и удаётся производить впечатление человека неглупого, но только на людей ещё более недалёких, чем вы сам. Вот вы грозитесь снять с меня голову, но тогда и вам своей не сносить. Одно вытекает из другого с неизбежностью следствия из причины».

Это заставило его задуматься.

«Вы пришли, чтобы заключить со мной сделку?» — спросил он.

«Если бы вы дали себе труд хотя бы секунду как следует пораскинуть мозгами, вы бы поняли, что я не мог прийти сюда ни с какой иной целью, и не стали бы тратить время на пустые угрозы».

Ему, кажется, полегчало, несчастному дураку.

«Значит, вы принесли мне письма?»

«Либо вы чрезвычайно наивны, Сен-Жюст, либо считаете таковым меня. Нет, мой друг, я не принёс вам письма и никогда не принесу. Я пришёл предупредить вас, только и всего. Если вы не выполните моих требований, эти письма немедленно окажутся в руках Дантона».

Угроза повергла его в панику.

«Вы не посмеете!» — взревел он.

«А почему бы и нет? — спросил я. — Это вы не посмеете отказать мне теперь, когда вам известно, что за отказ придётся поплатиться головой. Вряд ли вы питаете иллюзии относительно того, как Дантон распорядится этими письмами. Их опубликование покажет всему миру, что бывший шевалье де Сен-Жюст — истинный отпрыск порочного аристократического рода, из которого он происходит, что он обогащается за счёт народа и злоупотребляет своей властью, чтобы избавиться от неугодных ему. И всё это он скрывает под мантией добродетели, аскетизма, лицемерно проповедуя чистоту в личной и общественной жизни. Славная история, Сен-Жюст. Особенно, если человек, который её расскажет, будет располагать необходимыми доказательствами».

Он бросился на меня словно тигр, вцепился обеими руками в горло. Пришлось утихомирить его пинком в живот и предложением обойтись без насилия.