Покинутая царская семья. Царское Село – Тобольск – Екатеринбург. 1917—1918 - Сергей Владимирович Марков

Собравшиеся выслушали меня с живейшим интересом, и по тому, что я узнал от них, я ясно понял, что все надежды были возложены на Маркова-второго, сами же они никаких шагов к отправке людей в Сибирь не предпринимали. Они мне это объяснили тяжелым положением, в котором находились как они сами, так и организация во время переменного владычества то большевиков, то украинцев, затем отсутствием надлежащей связи с Петербургом, которая если и была, то носила чисто случайный характер, а также плохой информацией о ходе работ Маркова-второго по делу спасения их величеств. Все они были поражены и удивлены тем, что Маркову не удалось собрать нужных средств.

Ф.Н. Безак говорил мне, что во время монархического съезда, происходившего незадолго до моего приезда в Киев, он говорил с Ю.А. Ден, присутствовавшей на нем, и составил впечатление, что она более чем уверена, что Марков-второй пойдет на все, но изыщет средства для спасения императорской семьи и что у него в руках вполне налаженная организация, которая легко может быть переброшена в Сибирь, если она уже не находится там на месте.

От Ф.Н. Безака я впервые услышал, что ходят слухи, что погиб не только государь, но и ее величество и вся семья. Я ему ответил, что слышу это впервые и что, по имеющимся у меня сведениям, это не так.

Узнав о такой пассивности киевской организации в деле спасения их величеств, я чистосердечно высказал своим собеседникам, что нужно сожалеть о том, что было потеряно столько времени зря, что, по-моему, было большой ошибкой возлагать все свои упования на Маркова-второго и его организацию, что дело спасения императорской семьи является для всех нас священным долгом, где бы мы ни находились, что посылка людей с их стороны нисколько бы делу не повредила и, наконец, что положение организации в Петербурге было не менее затруднительным, так как под наблюдением советских ищеек работа не так легка, как кажется, и, во всяком случае, не легче работы в Киеве, и что средства для спасения их величеств должны были быть собраны по всей России, а не только в Петербурге. Теперь же, когда все возможности, на мой взгляд, утеряны, нет другого исхода, как молить германских родственников государыни о спасении как ее, так и ее семьи.

Присутствующие согласились со мной.

Понятно, все эти разговоры мне бодрости не придали, я был страшно подавлен и только радовался, что в свое время связался из Петербурга с великим герцогом и теперь ждал от него ответа. Получив от капитана Ратманова двухнедельный отпуск, я выехал в Кременчуг на пароходе 23 августа. В представительстве я оставил свой адрес, дабы, в случае получения ответа от великого герцога, мне могли бы об этом сообщить.

Погода благоприятствовала моему путешествию. Небольшой пароход быстро скользил по зеркальной глади красавца Днепра, окаймленного то плоскими, то обрывистыми берегами, по которым в поэтическом беспорядке были разбросаны деревушки со снежно-белыми домиками в чащах вишневых садов. Душная, темная южная ночь спустилась на землю. Призрачно замелькали мириады звезд на бархате сине-черного неба, а луна, волшебница, засеребрившая водный простор, обратила его в бесконечную парчовую ленту, которой, казалось, не было ни конца, ни края. Тихо шумя своей машиной, легонько вздрагивая всем корпусом, пароход, казалось, резал ее надвое, и от него во все стороны летели бриллиантовой пылью тысячи брызг.

Я сидел на палубе и жадно вдыхал бодрящий воздух. Тяжелые думы о том, что через несколько часов мне предстоит встреча с Ю.А. Ден. Что я скажу ей? Исполнил ли я данное обещание?

И вспомнилось мне бледное петербургское утро… И сама Ю.А. Ден, измученная, расстроенная, проведшая бессонную ночь… В это утро я вернулся из Царского Села после того, как их величества покинули родное им гнездо для того, чтобы уехать узниками в кошмарную, тяжелую неизвестность… Как я понимал терзания несчастной Юлии Александровны! Мое сердце разрывалось на части при рассказе ей всего мною виденного. В этот миг мы жили одними мыслями, одними желаниями. Мы должны поехать туда, за ними, посильно помочь им и разделить их страдания, и до боли резко вспоминаю свои слова, сказанные Ю.А.: «Если нам вместе не суждено будет поехать за ними, то я вам даю слово, клянусь, что во что бы то ни стало я проберусь к ним и исполню свой долг!»

И вот теперь, вспоминая это кошмарное утро, я в сотый раз задавал себе вопрос: исполнил ли я свой долг? Сделал ли все, что было в моих маленьких силах? И как я тогда не мог найти на эти вопросы ответа, так и теперь, спустя десять лет, я его не имею…

Я не предупредил о своем приезде, и потому мое появление в Белецковке было совсем неожиданным. Встретили меня, как встречают без вести пропавших. Я не успевал отвечать на тысячи вопросов, задаваемых мне. Нашел я всех в добром здоровье. Ю.А. Ден мало изменилась за это время, но печально и грустно смотрели ее глаза при моих рассказах о жизни их величеств, а мой маленький друг Титти, сильно выросший за это время, смотрел на меня своими большими глазами, в которых я видел скорбь и жалость за любимую им тетю Бэби и своего царственного друга [Алексея], с которым он так часто резвился и играл в Царском Селе.

Я передал Ю.А. мундштук, полученный мною от государыни для нее и в целости довезенный до Белецковки. Юлия Александровна была сильно расстроена всем услышанным. Ее твердая вера в действительность марковской организации, неоднократно высказываемая ею еще в бытность их величеств в Царском Селе в ее письмах к ее величеству, была поколеблена. Ей пришлось признать, что прав был я, когда после возвращения в декабре 1917 года из Петербурга позволил себе выражать сомнения в серьезности начинаний этой организации, гипноз которой рассеялся у меня лишь после тяжелых неудач, которые я потерпел в Тобольске и Тюмени. Ю.А. очень сожалела, что сама не поехала в Тобольск, но я для успокоения ее заметил, что ее появление в Тобольске могло иметь чисто моральное значение, а реальной пользы для положения их величеств все равно не принесло бы.

Ю.А. вполне одобрила мои шаги, предпринятые для связи в великим герцогом, так как она так же, как и я, была уверена, что только Германия может с пользой вмешаться в судьбу несчастной покинутой императорской семьи. Она была страшно удивлена, что Марков-второй еще в феврале, когда появились в Петербурге и Москве первые немцы