Последние парень и девушка на Земле - Шиван Вивьен

поднимется большой шум, и не важно, что эти люди подписали сделки о возмещении страховых убытков. Самое малое, это может дать нам еще немного времени. Мы сможем перенести акценты на то, что нравственно, а что безнравственно.

– Ты молодец, Кили, – сказал отец и, положив свою ладонь на мою руку, крепко ее сжал.

Телефон в моем кармане загудел, но я его проигнорировала.

– Так какой у нас будет план? Позовем опять того репортера? Шона? Я знаю, в последнем своем репортаже он тебя подставил, но он не мог пройти мимо жареных фактов…

Отец встал:

– Я пойду прямо к губернатору.

– О! – Я была удивлена. Мне казалось более разумным сначала сделать эту историю достоянием гласности.

Но отец уже торопливо переодевался в чистую рубашку. Мне не хотелось его задерживать.

– Он сейчас в здании мэрии. Думаю, мэр Аверсано сейчас тоже там. И шериф Хемрик. У них там целый командный центр.

Мы сели в пикап и поехали к зданию мэрии. Улицы были практически пусты, но некоторые жители еще только укладывали вещи. Мой телефон прогудел еще несколько раз. Я знала, что это сообщения от Ливая. Мне было страшно открыть их, но я все-таки заставила себя это сделать.

«Куда ты подевалась?»

«Ты еще здесь?»

«Мой отец опять ушел. Можешь тайком прийти?»

«Мне надо тебе кое-что сказать. И я не знаю, сколько у нас осталось времени».

Прочитав последнее сообщение Ливая, я подумала, что он пока еще не знает, что я сделала. Мы ехали в мэрию для открытого столкновения, и на этот раз на нашей стороне был элемент неожиданности, что было хорошо. Но скоро Ливай обо всем узнает, и от мысли об этом становилось тошно. Потому что у нас с ним был момент, когда мы почти, почти… В параллельной вселенной его отец никогда не приехал бы домой, я никогда не нашла бы эту бумагу и мы бы поцеловались. Я собралась с духом – так было лучше. Это спасет моего отца, мою семью, может быть, даже наш город. Если все получится именно так, то все наши усилия были ненапрасны.

Мы припарковались прямо перед зданием мэрии, заблокировав пожарный гидрант. На другой стороне улицы стояли несколько грузовичков телевизионщиков. Возможно, они готовились к вечерней передаче в прямом эфире. Они увидели моего отца, узнали его. Все повернули головы, когда мы побежали вверх по ступенькам.

У главного входа нас остановил полицейский. Наше появление крайне его удивило.

– Погоди-ка, Джим. Куда это ты, по-твоему, идешь?

Вдоль стен коридора стояло несколько деревянных стульев. Отец отошел от полицейского, сел на один из этих стульев, и на лице его появилась самодовольная ухмылка. Он прислонил свою палку к стене:

– Скажи губернатору, что мне надо с ним поговорить. Сейчас. – И сложил руки на груди.

В его ухмылке было что-то, отчего мне сделалось не по себе. То, что у нас имелось, конечно же было железным доказательством, но это был не повод для злорадства. Особенно, если учесть, откуда эта бумага взялась и чем я рисковала, чтобы добыть ее. Я хотела сказать отцу, чтобы он немного поубавил свой пыл, но я не могла этого сделать, когда рядом стоял полицейский и смотрел на отца так, словно тот спятил. Он отстегнул рацию, пристегнутую к его груди, и попросил выйти шерифа Хемрика.

Минуту спустя из-за закрытой двери вышел шериф Хемрик:

– В чем дело, Джим? – Голос у него был усталый. – Ты же знаешь, люди и так заняты.

Отец рассмеялся и помахал рулоном бумаги:

– Что, он выглядит знакомым? – Шериф Хемрик смотрел на рулон, непонимающе хмуря брови. – А должен. Моей дочери хватило ума выкрасть его из твоего дома сегодня вечером.

Я увидела, что Хемрик поражен. Шериф посмотрел на меня с таким разочарованием и гневом, что у меня зашевелились волосы на руках.

– Это краденая вещь, – тихо сказал он.

– Это мой беспроигрышный билет, – ухмыльнулся отец.

Я озадаченно повернулась к отцу:

– Папа…

Шериф развернулся и исчез в другом кабинете, находящемся дальше по коридору.

– Папа, ты не должен их провоцировать, – сказала я. Горло у меня перехватило.

– Я знаю, что делаю, Кили, – заявил он и подался вперед, чтобы заглянуть дальше в коридор. – Я хочу, чтобы ты подождала здесь.

– Ну нет! Ни за что, – отказалась я.

Отец наконец повернулся ко мне лицом:

– Кили, послушай. Ты будешь ждать меня здесь.

В глубине коридора открылась дверь, и появился губернатор Уорд:

– Хорошо, мистер Хьюитт. Давайте поговорим.

Отец встал. Я последовала за ним. Он повернулся и сердито посмотрел на меня.

– Папа, я иду с тобой, – твердо сказала я.

Отец открыл было рот, чтобы сказать «нет», но губернатор Уорд заговорил первым:

– Пусть она услышит это, Хьюитт. Ведь это она украла для тебя эту чертову штуку. Разве у нее нет права знать, что происходит на самом деле?

Что-то в лице отца изменилось. Все молодечество в нем словно куда-то испарилось. Но, услышав, что сказал губернатор, я обязательно должна была войти в этот кабинет, хотел отец этого или нет. Я прошла мимо него и вошла в кабинет первой.

Мэр Аверсано сидел на диване, на вид явно неудобном. Шериф Хемрик стоял в углу, сосредоточенно говоря с кем-то по телефону. Когда я вошла, он злобно на меня посмотрел, тихо пробормотал что-то в телефон и быстро свернул разговор.

Не прошло и тридцати секунд, как телефон в моем кармане загудел. И мое сердце упало.

– Я объясню все быстро, – сказал отец. – У нас здесь есть доказательства, что вы решили не перезахоранивать останки с кладбища. Если вы удвоите свое первоначальное предложение о компенсации, я откажусь от сопротивления и быстро уйду в тень. Если же нет… что ж, тогда я перейду на другую сторону улицы и сообщу эту сенсационную новость репортерам.

Отец положил на стол листок бумаги. Это было предложение оценщика о компенсации убытков, то самое, которое я нашла на чердаке, предложение на пятьсот тысяч долларов. Я думала, это мама договорилась об этом за спиной отца. Но выходило, что это сделал он сам.

Но когда?

И почему?

Я наклонилась над столом и увидела дату. Это была среда, 25 мая. День, когда началось возведение плотины.

Отец был готов уехать тогда. Но не за такие деньги. Он хотел больше.

А теперь он практически шантажировал губернатора, чтобы тот откупился от него миллионом долларов? И это тогда, когда он позволял таким людям, как Расселл Диксон, жить в страшном убожестве и нищете?

Мой карман опять загудел. Я почувствовала, что меня сейчас стошнит.

Губернатор