Большая восьмерка: цена вхождения - Анатолий Уткин

Но чем руководствовались лидеры? Пятая точка зрения исходит из примата международной обстановки, сделавшей прежний курс Советского Союза практически невозможным. Вот мнение советника президента Клинтона С.Зестановича: «Трудное международное окружение ранних 1980-х годов обязало советское руководство прибегнуть к переменам, но жесткая западная политика не позволила этому руководству завершить свою работу. Рейган, Тэтчер, Буш и другие западные лидеры, имевшие дело с Горбачевым… по существу дали ему орудие самоубийства. Как это часто бывает в подобных ситуациях, избранная жертва оказалась склонной принять совет, если он облечен в наиболее вежливую возможную форму. Создалась ситуация, когда жертва приходит к заключению, что его друзья, семья и коллеги будут в конечном счете лучше относиться к нему если последуют вслед за ним. Советский коммунизм, международное окружение поздних 80-х годов представляло собой размягчающую среду, в которой, после долгих мучительных размышлений, оказалось возможным повернуть оружие против самого себя»549. Иначе не объяснишь крах государства, в котором рабочие не бастовали, армия демонстрировала предельную покорность, союзные республики (до поры) думали максимум о «региональном хозрасчете», село трудилось, интеллигенция писала и учила.

«Советский Союз, — пишет М. Раш, — хотя и встретил трудности, вовсе не был обречен на коллапс и, более того, не был даже в стадии кризиса. Советский Союз был жизнеспособным и, наверное, существовал бы еще десятилетия — может быть очень долго — но он оказался восприимчивым к негативным событиям вокруг. Жизнеспособный, но уязвимый, Советский Союз стал заложником отвернувшейся от него фортуны. То, что ослабленный организм пошел не по дороге жизни, а умер на руках у неуверенного доктора, использующего неиспытанные доселе лекарства, является, прежде всего, особым стечением обстоятельств»550. Для этой группы интерпретаторов потеря советским руководством веры в свое будущее, смятение и самоубийственный поиск простых решений очевидны. При этом имел место своего рода «эффект бумеранга». Оголтелая прежняя советская пропаганда настолько демонизировала образ Запада, что нормальная психика многих интеллигентов не могла отреагировать иначе, как броситься в другую крайность, теряя историческое чутье и собственно критическое восприятие действительности. Теряя здравый смысл.

Все большее число интерпретаторов акта распада Востока приходят к выводу о ключевом значении восприятия окружающего мира советскими лидерами, Горбачевым в первую очередь551. Обретает главную важность вопрос: каким Горбачев и его окружение видели мир, какие планы строили, что имели в виду действуя столь энергично, во что верили, к чему стремились, в чем заблуждались? Такие авторы, как Д. Обердорфер, М. Бешлосс, С. Талбот, Д. Ремник, провели немало часов, интервьюируя главных героев драмы, прежде всего в Кремле. Что было сказано для «массового потребления», а что еще предстоит открыть как историческую истину — также большой вопрос.

Специалисты расходятся и в определении ключевого события, приведшего к развалу СССР. Несколько событий выделяются среди прочих.

— Крушение Берлинской стены в ноябре 1989 года. Крах ГДР сломал всю систему налаженных отношений в СССР, уничтожил ведущего экономического партнера, нанес удар по партии, не понимавшей такой сдачи позиций и находившейся не в состоянии объяснить дальнейшее всей изумленной стране.

— Декларация суверенитета, принятая российским парламентом в июне 1990 года. Все дальнейшее было движением вниз, неустанным и непреклонным. Ослабление осевого стержня страны привело к неведомым доселе надеждам всевозможных суверенитетов. Определение России как государства меньшего, чем СССР, заведомо обрекло Союз.

— Создание сепаратной Коммунистической партии РСФСР летом 1990 года поляризовало общую до того партийную систему и, в конечном счете, парализовало общую политическую систему страны.

— Экономические шатания 1990 года, когда руководство меняло курс то на союз с реформаторами, то возвращалось к прежней системе. И левые и правые ощутили себя в тупике, а поиски выхода оказались дорогостоящими.

— Взятие республиками на себя 1 января 1991 года сбора налогов, что заставило Центр пересмотреть единый до того бюджет — кровеносную систему государства.

— Влиятельно представление о том, что избрание Ельцина президентом России 12 июня 1991 года заведомо обрекло страну на расхождение в отдельные национальные квартиры.

— Приход к власти ГКЧП в августе 1991 года. До этого события «все еще было возможно». Атмосфера в стране после августа не позволяла принять верный курс, трезвое решение.

— Беловежское решение, которое перечеркнуло все надежды на конфедерацию или еще менее обязывающую форму национального сожительства.

Комбинация факторов

Конечно же, велико число тех, кто отказывается объяснять проблему поисками главного фактора. Осторожные и глубокомысленные говорят об их сочетании, о сложности предмета. По мнению ДжЛ. Геддиса, тектонические сдвиги в истории не были результатом действия одной нации или группы индивидуумов. «Они были результатом скорее взаимодействия ряда событий, условий, политических курсов, убеждений и даже случайностей. Эти сдвиги проявляли себя на протяжении долгого времени и по разным сторонам границ. Однажды пришедшие в движение, они были неподвластны всем попыткам обратить их вспять»552. Главными Геддис (один из наиболее проницательных историков холодной войны) считает столкновение технологии с экологией, коллапс авторитарной альтернативы либерализму и «общемировое смягчение нравов».

Р. Дарендорф выделяет три фактора: Горбачев; «коммунизм никогда не был жизнеспособной системой»; «странная история 80-х годов, в ходе которой Запад обрел уверенность в себя». П. Кеннеди идентифицирует свои три фактора: 1)кризис легитимности советской системы; 2) кризис экономической системы

434

и социальных структур; 3) кризис этнических и межкультурных отношений. Дж Браун находит уже шесть факторов: 1) сорок лет замедления развития; 2) нелегитимность коммунизма; 3) потеря советской элитой убежденности в своей способности управлять страной; 4) нежелание этой элиты укреплять свою роль; 5) улучшение взаимоотношений Востока и Запада; 6) инициативы Горбачева.

Положим, проблема действительно сложна, но ведь смысл теории как раз в том и состоит, чтобы не прятаться «за спину многосложности», а постараться определить главное, что обусловило все остальное.

Заключение

ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Пятнадцать лет назад на суровом декабрьском ветру красный стяг СССР сменил российский триколор. Ошеломленная страна не сразу осознала историческую значимость происходящего, да и Ельцин в эти дни был мало похож на триумфатора. Он немедленного занял кабинет Горбачева, но из окон этого кабинета была видна уже совсем другая страна. Содружество Независимых Государств, может быть, и стало бы тем, чем для Бисмарка была Германия 1865 года, да только уральский политик был мало похож на Бисмарка. Его мании и фобии лишь ускорили разгон центробежных сил, начатый бездумным разделом Советской Армии. И мир еще, увы, немало претерпит из-за феноменального развала величайшей страны.

Факторы поражения России

Запад победил в культурной революции. Долгий период мира (в ходе которого коммунистические вожди самоутверждающе заявляли, что часы истории отбивают время в их пользу) был на самом деле использован более эффективно Западом, возглавившим культурную революцию модернизации, определенно придав ей форму вестернизации. Как пишет Т. фон Лауэ, «впервые за все человеческое существование весь мир оказался объединенным под эгидой одной культуры… Высокомерная в своем превосходстве, она контрастирует с другими культурами, возникшими в других обстоятельствах в различных частях света. Другие культуры оказались лишенными прежней свободы культурной эволюции и вступили в бесконечную агонию рекультуризации. Под угрозой низведения до положения «народа без истории» они оказались вынужденными пройти через катастрофу коллективной травмы»553.

Не все западные теоретики оказались ослепленными примитивным трактованием коммунистической догмы и практики. Дадим слово С. Хантингтону: «Восприняв западную идеологию и используя ее в качестве вызова Западу, русские в определенном смысле стали ближе к Западу, более вовлеченными в его дела, чем когда-либо в своей истории. Хотя идеологии либеральной демократии и коммунизма различались в большой степени, обе стороны как бы говорили на одном языке. Крушение коммунизма и Советского Союза как бы оборвало это политико-идеологическое взаимодействие между Западом и Россией. Запад верил в триумф либеральной демократии повсюду в бывшей Советской империи. Этого, однако, не случилось… Русские перестали действовать как марксисты и начали вести себя как русские, разрыв между Россией и Западом увеличился. Конфликт между либеральной демократией и марксизмом-ленинизмом был конфликтом между идеологиями, которые, несмотря на их большие различия, касались одного и того же понимания прогресса, был секулярным и очевидным образом разделял в качестве конечных целей свободу, равенство и материальное благосостояние. Западный демократ мог вести интеллектуальные дебаты с советским марксистом. Но для него стало лишенным смысла вести дебаты с православным русским националистом»554. Выиграл ли в результате своего явного выигрыша Запад?