Пантелеймон Романов - Пантелеймон Сергеевич Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мало ли что размахивал… Это я из левого кармана взял. Что ж я, на вас работаю-работаю, и казенными деньгами помахать нельзя?
— Вот ты помахал, а их нету.
— Ну, еще наберутся… важность какая! А ежели вы меня уволите, то все равно новому заведующему не жить… Я ему такую штуку подведу, что не обрадуется. Я такой человек: раз меня обидели, то на нож полезу. Я против всякого могу улику подвести.
— Против честного человека не подведешь.
Тогда решили идти на поклон к обойщику, Ивану Трофимычу Щукину, славившемуся своей честностью.
Этот человек всегда ходил в худенькой под девочке, был молчалив, честен, правдив и всегда порученное ему дело выполнял добросовестно.
И когда выслушивал заказчика, то поглаживал свою редкую бородку и смотрел задумчиво вниз. И только когда заказчик кончал говорить, он поднимал голову и, кивнув ею, коротко говорил:
— Хорошо, будьте покойны, — потрафим.
Когда к нему пришли и сказали о том, что его просят быть заведующим, он погладил бородку, посмотрел в пол, потом ответил:
— А как, ежели Кладухин мстить начнет? Наговаривать на меня?
— Да что там об Кладухине толкуешь?! Кто ему поверит-то? Сравнял тоже — себя и Кладухина… Мы ему и рта-то не дадим раскрыть, честного человека позорить.
— А я, главное, из-за того… С делом-то я справлюсь.
— Ну вот, значит, и кончено дело. Ведь ты у нас праведник, можно сказать.
И новый заведующий приступил к работе. Мышиная Слободка вздохнула полной грудью: каждый месяц налицо была полная отчетность, всегда свежий товар и дешевле, чем в частных. А кроме того, человек приятный, разговорчивый. Ни одного покупателя не отпустит без того, чтобы не поговорить.
«Вот что значит честный человек», — говорили все. Правление ему к Ильину дню адрес готовит и подарок.
А Кладухин через неделю после назначения появился вдруг на площади перед кооперативом, стал к нему лицом и, погрозив кулаком, крикнул:
— Нежить!!!
На него посмотрели и только посмеялись.
Потом один раз на собрании, которое было в народном доме, где были все члены правления и пайщики, Кладухин появился на одну минуту и крикнул:
— Поздравляю! Выбрали заведующего! Вы еще ничего не знаете?..
Взмахнул шапкой и скрылся. Все беспокойно оглянулись.
Сам заведующий был тут. Он покраснел своей загорелой шеей и сказал:
— Ну, вот видите… Вот травлю и начал.
Туг все заговорили наперебой:
— Собака лает, ветер носит.
— Будь покоен и делай свое дело.
— Як тому говорю, что вот ремесло-то свое бросил, заказчики к другим перейдут, а я без хлеба останусь.
— Об этом деле нечего толковать, раз сказано — кончено дело, спи спокойно. Адрес тебе к Ильину дню готовят, а ты про хлеб.
На другой день на улице появился опять Кладухин и, похлопав себя по карманам, крикнул:
— Вот они, документики-то, все тут.
Проходившие по улице остановились.
— Какие документики? Ты про кого это?
— Про заведующего про вашего. Насчет благонадежности и всего прочего.
— Поди-ка ты, братец, к черту!
— Я-то пойду, а вот вы-то где очутитесь, это еще неизвестно. Всех перепишут, кто около него трется. Так-то, голубчики.
И Кладухин, посвистывая, пошел какой-то наглой, хулиганской походкой — руки в карманы и картуз на затылке — дальше.
— В чем дело? — спросили собравшихся проходившие члены правления.
— Да вот, болтают, что будто обнаружились какие-то «документики» против Щукина.
— Кто это брешет?
— Кладухин болтает все…
— Ах, сволочь поганая, до чего надоел!
Обыкновенно Щукин, когда не было покупателей, выходил посидеть на солнышке перед лавкой. И к нему всегда собирались человека три-четыре поболтать.
Месяца через два после его назначения, как-то в воскресный день Щукин тоже вышел посидеть на лавочке. Просидел целый день — никто не подошел. И когда он сам останавливал кого-нибудь из проходивших, тот, как-то виновато улыбнувшись, кричал:
— Некогда, жена родила. Бегу к повитухе.
Каждый думал так: «Конечно, человек честный, а все-таки лучше в сторонке подождать, чем это кончится. А то еще, чего доброго, сам попадешь. Скажут, что часто очень беседовал».
Если кто приходил в лавку, то тоже торопился и все оглядывался на дверь, точно боялся, не примечает ли кто-нибудь за ним.
— Ну что, дальше ничего не выяснилось? — спрашивал, встретившись на углу, один гражданин другого.
— Насчет документов-то? Ничего.
— Брехня, значит?
— Конечно, брехня.
— Ах, сукины дети, только найдешь хорошего человека, все тебе дело поставит, отчетность вся налицо, — так и начинают подкапываться да сживать. А там все дело опять развалят, — говорили члены правления.
— И сживут. А ежели ты на дороге попался, и ты туда же полетишь.
— Очень просто.
— А что улики-то какие-нибудь есть налицо?
— Улик никаких. Это-то и плохо. Кабы улики были, тогда бы мы еще посмотрели, что за улики такие. А тут, черт ее знает, может быть там, такое поведение, что десять человек за ним зашумят. Ведь уж за каждым какой-нибудь грешок да есть. Хоть себя возьми.
— Верно, верно.
Через неделю Щукина вызвали в правление. Члены правления были чем-то смущены и не знали, очевидно, как приступить к разговору.
— Вот что, голубчик… В профсоюзе ты состоишь?
— А как же…
— Ну так вот, пойди, милый, в свой профсоюз и возьми там бумажку, что… ну, что-нибудь вроде того, что ты человек честный и они, в некотором роде, как бы ручаются за тебя.
— Это зачем же нужно-то?
— А так, на всякий случай… Этот вот Кладухин распускает про тебя всякие слухи: оно, конечно, ему и не верит никто, а нам лучше, чтобы у тебя бумажка была.
Профсоюз, возмущенный сплетней, с восторгом выдал Щукину все, что требовалось.
Через два дня Щукин пришел в правление и сказал, что ему работать и жить не стало возможности. Все на него с какой-то опаской смотрят, переглядываются.
— В чем дело? Ежели я виноват — судите.
— Что ты, голубчик! В чем ты виноват?!
— А раз не виноват, то оградите. А то я в Центральный захожу как-то, а на меня там не смотрят, ровно я жулик, подойтить боятся.
Щукин ушел. А члены правления задумались.
— Работает, сволочь, Кладухин-то, — сказал один.
— Да… до Центрального дошло. Как громыхнут оттуда, вот тогда этот черт свои документики-то и обнаружит. Небось подделал, сволочь…
— Это недолго…
— Может, уж он их там показывал…
— Черт его знает!.. Отавное дело, не знаешь, есть они или нет. Идешь втемную. Конечно, честного человека надо бы отстоять… а когда не знаешь, против чего идешь, как тут будешь отстаивать?..
На Ильин день Щукина позвали в правление.
«Они бы не
