Последний орк - Сильвана Мари

Даже мысль о том, что королева-ведьма, застав его рядом с дочерью, прикажет живьем содрать с него шкуру, не ужасала капитана настолько, насколько отчаяние девочки и чувство вины за то, что он вызвал ее слезы. Проснулся орленок и спустился на нижнюю ветку каштана, чтобы быть поближе к малышке. Его клюв находился как раз на уровне глаз капитана, и тот понадеялся, что хищная птица не заставит его дорого поплатиться за эти отчаянные рыдания. Всхлипывания усиливались, и среди неразборчивых слогов в них слышались слова «мой папа».

— Мне тоже его не хватает, знаешь? — прошептал Ранкстрайл. — Я видел его один-единственный раз, но каждый миг чувствую, как мне его не хватает. Если бы он был здесь, война давно закончилась бы победой. Он оставил тебя, чтобы спасти мой город, знаешь? Без него все погибли бы, в том числе и дети. Все превратилось бы в прах и пепел. Он оставил тебя, чтобы спасти нас. И хоть я видел его всего один раз, он успел рассказать мне о тебе, о том, как он любил тебя… Он называл тебя «моя обожаемая девочка»…

Капитан надеялся, что его тихий голос успокоит девочку. Но он не рассчитал, насколько ему самому будет больно говорить о Йорше. Ранкстрайл поклялся, что его меч будет принадлежать лишь Эльфу, а потом оставил того умирать в одиночестве. Благодаря Йоршу мир был бы спасен, но по вине Ранкстрайла их единственное спасение было без помех уничтожено Судьей. Молодой капитан обнял девочку и, к своему великому стыду, сам не смог сдержать слез. Малышка заметила это и зарыдала еще сильнее. Ранкстрайл желал провалиться сквозь землю: он не только не смог успокоить девочку, но и усугубил ее мучения. Капитан не знал, что делать, и продолжал держать ее на руках, проклиная себя в душе.

Время шло, день подходил к концу. Солнце постепенно садилось за Черные горы, и рыдания девочки постепенно затихали, но плакать она так и не переставала. Малышка продолжала всхлипывать, обняв капитана за шею и уткнувшись лицом в его воротник, насквозь пропитавшийся ее соплями и слезами. Ранкстрайл подумал, что ему, видно, на роду написано утешать маленьких принцесс Далигара, одетых в красное и сморкавшихся в его одежду. Его переполнила нежность к девочке. Капитан отдал бы все, что у него было, чтобы утешить ее, но он обладал лишь своей старой клячей, украденным у какого-то орка мечом и разваливавшейся на части кирасой, которую ему все чаще приходилось латать.

Он осмелился погладить ее по волосам: его сестру и брата это успокаивало. Но огромные грубые руки застряли в кружевах чепчика и сорвали его с головы малышки. Черные кудри рассыпались по ее плечикам. Капитан был готов на все, лишь бы все снова было, как раньше: кудри внутри чепчика, слезы внутри девочки. Но она вдруг сама с яростью сдернула с себя ненавистный чепчик и бросила его на землю. Потом схватила руками подол своего красного платья и попыталась разорвать его.

— Нет! Дуной! — крикнула она, потом снова обхватила руками его шею и ударилась в слезы.

— Да, дурной, мне тоже совсем не нравится этот цвет, — поддержал ее капитан. — Разве это цвет для девочки? Он напоминает кро…

К счастью, он успел вовремя прикусить язык.

Ранкстрайл вырастил Вспышку и Борстрила — он знал, насколько ужасными могут быть для ребенка мелочи, которым взрослые не придают никакого значения. Должно быть, маленькой принцессе Далигара, видевшей, как умер ее отец, было невыносимо ходить в платье, которое в ее представлении было окрашено кровью.

Во всхлипываниях девочки теперь можно было различить слова «папа» и «дома».

Капитан вновь заговорил с ней: он долго рассказывал, как Йорш спас Мир Людей, потом так же долго объяснял, почему она не могла вновь надеть свой голубой передник. У нее отобрали его потому, что носить его стало слишком опасно, а вовсе не потому, что не любили ее или хотели наказать, заставив носить платье такого плохого цвета. Но ведь оно все же не было выкрашено кро… Короче, это платье было красным от одной раковины — он точно знал это, ему рассказывала об этом его мать. И все ткани красного цвета были такими дорогими, потому что краску для них получали из одной редкой морской раковины… Она ведь тоже родилась на берегу моря, правда? Ее дом был на берегу моря, и ее не пускали домой не потому, что не любили или хотели сделать ей что-то плохое, нет… Просто на дороге сейчас были орки.

Постепенно плач утих. Наступил вечер. Наконец-то девочка подняла глаза на капитана, и тот вытер их своим рукавом. Он не знал, что делать дальше: она была слишком мала, чтобы и ее тоже учить стрелять из лука.

— Хочешь собачку? — спросил он наконец. — Хорошенькую собачку, чтобы играть вместе с ней, хочешь? Так ты больше не будешь одна. А если придет орк и захочет тебя обидеть, собачка его укусит.

Девочка внимательно посмотрела на него. Искра интереса мелькнула в ее глазах, словно одинокий светлячок, затерявшийся в отчаянии ночи.

— Ивой? — нахмурив лоб, спросила она вполголоса.

Капитан задумался, что, черт возьми, могло значить это «ивой», но ему ничего не пришло в голову.

Покачав головой, он объяснил девочке, что не понял ее. Тогда малышка указала сначала на себя, потом на деревянную куклу и опять на себя.

— Ивой? — повторила она.

— Живой, конечно, настоящий живой щенок, не деревянная игрушка.

— Гав? — еще раз неуверенно переспросила девочка.

— Нет, он не лает, он воет. Но он все равно хороший, знаешь, даже лучше, чем собака. Щенки, которые воют, лучше щенков, которые гавкают: они не мешают тебе спать по ночам, ну, разве что иногда, в полнолуние. И если придет орк, щенки, которые воют, кусают больнее, чем те, которые гавкают. У меня тоже есть один, знаешь, мой — он папа этого. А этого я принес специально для тебя, — схитрил капитан.

С девочкой на руках он пересек сад и оказался в тени глициний. Волчонок проснулся и, наклонив голову, посмотрел на девочку. Та посмотрела на щенка. Капитан опустился на одно колено — малышка нагнулась, волчонок положил передние лапы на подол ее платья, и два маленьких носа встретились. Девочка прикрыла руками рот, когда на лице ее показалась первая неуверенная улыбка. Ранкстрайл понял, что это было началом ее утешения.

Глава девятая

Пристроившись на каменном троне, ибо Галерея королей была самым высоким местом в Далигаре, откуда можно было охватить взглядом всю южную часть равнины, королева-ведьма не отводила глаз от видневшихся на горизонте вершин холмов Новой Луны.

Капитан доложил ей, что орки восстановили мост и кольцо осады вновь сомкнулось. Город опять находился на грани гибели: они должны были принять какое-то решение и начать действовать этой же ночью. Первым вариантом было атаковать незамедлительно, до того, как северный берег окончательно перейдет в руки врага. День за днем орки собирали по одной своих разбежавшихся лошадей, и примерно треть их кавалерии уже была восстановлена. Если бы в Далигаре было человек на сто больше пехотинцев и хотя бы на тридцать — всадников, то можно было бы сделать вылазку и напасть на центральный лагерь орков, чтобы украсть у них овец, коров и запас чистой воды, которую те набирали выше по течению Догона. Вода хранилась в огромных бочках, привязанных к телегам как раз для того, чтобы их легче было перевозить их с места на место.

— Я думаю, они специально ставят бочки с водой там, где нам их лучше видно, и так же располагают загоны с овцами. Чтобы еще больше обострить наш голод и нашу жажду. Было бы здорово, если бы нам удалось украсть у них и воду, и скот. Это позволило бы городу протянуть еще одну или две луны.

— Но у нас нет ни всадников, ни пехоты, — возразила Розальба. — Другой вариант?

— Съесть лошадей и надеяться, что мы умрем от жажды раньше, чем придут орки. Или мы атакуем сейчас, госпожа, или мы не атакуем никогда. Если они захватят весь северный берег, мы не сможем больше сделать ни одной вылазки. У лошадей не будет травы и сена, у людей — охоты. Лошади подохнут с голоду, так что лучше съесть их до того, как они слишком отощают. Или же мы атакуем сейчас, моя госпожа, с теми силами, что у нас есть. Правда, с такими силами возможность победы практически сводится к нулю, нас просто перебьют, и тогда город останется без защиты.

— Да, тогда уж лучше съесть лошадей: хоть набьем себе животы перед тем, как подохнуть, ведь помирать лучше сытыми и довольными. Я никогда не ела конину, но думаю, что она наверняка вкуснее, чем засахаренные кузнечики, которыми мы сейчас питаемся.

— Мне это также неизвестно, — резкий голос церемониймейстера донесся с другого конца зала, где он стоял в тени, по обыкновению чванливо выпятив грудь. — Мы никогда прежде не ели при дворе ни лошадей, ни кузнечиков.

Раздражительная обычно королева на этот раз не удостоила его даже взглядом, что говорило о том, что она была совершенно без сил.