Близость - Элизабет Гейдж

Лесли лежала у ног мужа, все еще жалко цепляясь за столбик перил. Росс медленно встал на колени, чтобы помочь ей. Револьвер выскользнул из рук на ковер. Тело у Лесли тупо ныло. Обняв Росса, она прижалась к нему.

— О, Бог мой, — пролепетала она. — О, Росс…

Росс нежно прижал ее к себе, поглаживая по плечу, и, ощутив наготу ее тела сквозь ночную сорочку, улыбнулся.

Лесли взглянула на мужа.

— Что ты?.. Как?..

— Я знал, что случилось неладное, — пояснил Росс. — Не нужно быть слишком уж проницательным, чтобы понять это. И у меня было много времени для размышлений, Лесли. Я еще не превратился в окончательного идиота.

— Где… Откуда у тебя пистолет?

— Он всегда у меня был. Это ведь Дикий Запад, не помнишь? Я должен защищать своих женщин.

Потрясенная присутствием духа, позволившим Россу сохранить юмор в столь тяжелой ситуации, Лесли улыбнулась и поцеловала мужа, но тут же, к собственному удивлению, разразилась слезами.

Росс долго молча обнимал ее, продолжая стоять на коленях на верхней площадке, положив голову Лесли себе на плечо и гладя волосы жены.

— Тебе следовало рассказать мне об этом. Я сумел бы помочь тебе раньше.

Лесли кивнула.

— Я не хотела, чтобы ты знал обо всей этой грязи. Это произошло так много лет назад. Он просто обезумел, и я ничего не смогла с ним поделать. Я думала, что сумею справиться сама… нет, не знаю, на что я надеялась…

Росс с трудом сел рядом с Лесли на верхнюю ступеньку, Лесли снова осознала, что муж стал инвалидом, человеком, неспособным делать многие вещи… Однако он, возможно, только что спас ей жизнь и только что сумел защитить свой дом. Лесли разрывалась между невыразимой гордостью и стыдом, позором, который она навлекла на них обоих.

Но его слова застали Лесли врасплох.

— Ты рассказала об этом Бейерам? — спросил Росс.

Лесли покачала головой.

— Я не подумала об этом, ему нужна была только я. И упомянул он Терри, только чтобы убедить меня…

— Тебе следовало бы позвонить им. И полиции.

— Да, ты прав.

Лесли неожиданно побледнела и неверяще взглянула на Росса.

— Хочешь сказать, что ты знал…

— Очень давно. Еще до того, как мы поженились. Просто не хотел говорить тебе. Это твое личное дело, и я был уверен, что ты все расскажешь сама, когда захочешь.

— И ты никогда… не осуждал меня?

— За что? — удивился Росс. — За прошлое? За то, что ты была молода и порывиста? Я лишь еще больше любил тебя за это. И жалею только, что тебе пришлось столько вынести одной. Это я должен был оборонять тебя, а не наоборот.

Лесли прижала его к себе.

— Ты защитил и спас меня.

И она говорила правду. В этот момент, впервые за много месяцев, Лесли почувствовала себя в безопасности.

Через два дня после нападения Тони Дорренса на Лесли, вечером какой-то человек постучал в дверь дома Клиффа Бейера в Фармингтоне. Дверь открыла Джорджия. Мужчина наставил на нее пистолет и велел немедленно привести мальчика. Джорджия медленно подалась назад. Незнакомец последовал за ней.

За дверью оказались шесть полисменов в мундирах и с пистолетами наготове. За какие-нибудь несколько секунд незваного гости обезоружили, надели на него наручники и арестовали.

Тони Дорренс, с забинтованной левой рукой, куда два дня назад попала пуля Росса Уилера, был доставлен в патрульной машине в полицейское управление, где местный судья разрешил задержать его до суда. Через месяц ему было предъявлено обвинение в попытке похищения ребенка, нападении, избиении, вторжении в частное владение, незаконном владении незарегистрированным оружием, ношении оружия и других преступлениях, в частности, запугивании и попытке похитить Лесли Уилер.

Присяжные единогласно признали его виновным, и Тони Дорренс был приговорен к сорока годам тюремного заключения. После суда его отправили в тюрьму города Аттики, где он начал жизнь заключенного.

Глава 7

Нью-Йорк

Внимание всего мира было приковано к Джил Лазарус. Ее снимки с маленькой Мег на руках были помещены на обложки всех светских, общественно-политических и модных журналов. Представители прессы воспылали к ней симпатией, не только потому, что Джил была красавицей, женой одного из самых богатых и известных людей Америки и матерью его первого ребенка, но и, как ни иронично это звучало, из-за благородного и «стильного» поведения Барбары Консидайн, которая так умело и ненавязчиво привлекла внимание к обеим женам Джордана Лазаруса.

Джил подверглась непрестанной осаде репортеров. Джордану пришлось даже нанять еще одного секретаря, чтобы как-то сдерживать их натиск. Но Джил не могла отказывать всем, поскольку ее вновь обретенный имидж оказался большим подспорьем в осуществлении плана Джордана. Каждую неделю газеты, журналы и телепередачи рассказывали о разительных изменениях, произошедших в жизни гетто благодаря армии инженеров, финансистов и планировщиков. План Лазаруса был у всех на слуху. И Джил Лазарус стала частью этого плана.

Она все реже и реже видела Джордана, поскольку его общественная деятельность часто разлучала их. А когда они все-таки встречались, барьер отчужденности, воздвигнутый Джорданом, удерживал Джил на расстоянии. Видеть его причиняло еще большую боль, чем думать о муже, когда того не было рядом.

И каждый час, проведенный с Мег, был пыткой. Чем больше Джил изучала лицо девочки, тем более незнакомой казалась дочь. Плоть от плоти Джил, исторгнутая из ее лона, Мег выглядела чужеродным созданием, чье существование стало частью тюрьмы, отгородившей Джил от мира.

Джил достигла той точки, когда попросту уже не доверяла себе и боялась оставаться одна с ребенком, боялась не только последствий своего непредсказуемого поведения, вызванного воздействием лекарств, но и бушующего водоворота чувств и эмоций, постепенно копившихся в душе. И чем больше она пыталась избавиться от наваждения, тем настойчивее возвращались мерзкие, навязчивые мысли, наполняя сознание кошмарами и несвязными образами. Она больше не знала себя и не представляла, на что способна.

Она переносила терзания в полном одиночестве, Мег была совсем маленькой и ничем не могла помочь матери. А Джордан больше не давал себе труда обращать внимание на Джил, он видел и замечал только дочь.

Через месяц подобного существования Джил дошла до предела.

В один из дней она оставила пентхаус и велела водителю доставить ее в средний Манхэттен. Выйдя на Пятой авеню, она сказала, что позвонит, когда ей понадобится машина. Джил объяснила, что собирается пройтись по магазинам. На самом же деле ей хотелось оказаться подальше от дома, от собственной жизни, среди нормальных людей.