Рыцарь курятника - Эрнест Капандю

Вдали на равнине виднелись батальоны пехоты, эскадроны кавалерии, занимавшие позиции, которые им было предписано занять в решительную минуту. Со всех сторон скакали адъютанты, передавая приказания своих начальников.

Налево простирался лес де Барри с двумя редутами и их пушками. В центре, около Фонтенуа, расположился отряд стрелков, направо были редуты Антуана. Король остановился в начале моста, чтобы полюбоваться этим великолепным зрелищем, и группа, которую он составлял со своей свитой, придавала картине еще большее великолепие. Перед этой армией, перед этими пушками король был спокоен, будто он находился в Шуази, в «гостиной роз».

Солдаты полка Фер и Нормандской бригады, охранявшие мост, стояли в две линии справа и слева, и в ту минуту, когда Людовик XV и дофин въезжали на мост, они закричали:

– Да здравствует король! Да здравствует дофин!

Король и сын поклонились. Граф Ловендаль, командовавший шеститысячным резервным корпусом, был во главе этих бригад.

В это время скорым шагом подошли солдаты, неся на плечах носилки, на которых лежал полностью одетый маршал, а за носилками его конюший вел сильную андалузскую лошадь.

Опасаясь утомиться прежде времени, маршал, силы которого были до того истощены, что он не мог даже надеть кирасы, велел обнести себя вокруг лагеря, чтобы все осмотреть, все увидеть, поговорить с генералами, отдать им последние приказания. На лошадь он должен был сесть только в минуту действия. Подъезжая, он поклонился королю, который подал ему руку.

– Все ваши предписания исполнены? – спросил Людовик XV.

– Все, государь, – отвечал Мориц. – Я жду неприятеля.

– Кажется, он скоро может подойти.

– Да, государь, и его достойно встретят.

Король поехал вперед. Маршал велел поднести себя к королю и, пройдя немного вправо, они подвинулись к третьей линии.

В пятидесяти шагах от этой линии, между Фонтенуа и мостом де Барри, был очаровательный зеленый пригорок, возвышавшийся над всей равниной; на нем находилась маленькая часовня. На пригорке король должен был находиться во время сражения.

Еще с рассветом пригорок и часовню заняли поставщики армии и крестьяне окрестных деревень, сбежавшиеся посмотреть на сражение.

К Морицу прискакал офицер, его первый адъютант, де

Мез.

– Господин маршал, – доложил он, – неприятель движется.

– Лошадь! – закричал маршал.

– Вы страдаете? – спросил король.

– Нет, государь, – отвечал Мориц, энергично поднимаясь и садясь на лошадь, – я уже не страдаю.

В сопровождении своих офицеров он ускакал к первой линии, чтобы присутствовать при первых залпах. Король, дофин, приближенные короля – все были верхом, и все, заняв место на вершине пригорка, смотрели на равнину.

То была великая минута. Вдали, по равнине, двигалось огромное облако красноватой пыли, поднимаемой войсками.

Это приближались английская и голландская армии.

Пробило пять часов утра.

Обе неприятельские армии стояли лицом к лицу, на расстоянии пушечного выстрела, взаимно созерцая одна другую в тревожном ожидании роковой минуты.

Ничего не может быть ужаснее и торжественнее тех нескольких секунд, которые предшествуют началу битвы.

Тот, кто накануне видел маршала прикованным к одру болезни и мог увидеть его теперь на лошади, объезжающим ряды, наверно, не узнал бы его.

Маркиз де Мез, его первый адъютант, следовал за ним, чтобы передавать его приказания. Круасси, Монтерсон, Таванн и другие знаменитые вельможи сопровождали Морица Саксонского. До решительной минуты маршал хотел объехать всю первую линию.

Мориц ехал шагом и кланялся, проезжая мимо знамен центральных полков, сгруппированных за фонтенуасскими редутами.

Потом Мориц проехал в Антуан, где командовал герцог де Ноайль, которому противостояли голландцы. Сам герцог

был верхом возле Морица Саксонского. Герцог де Граммон, племянник герцога де Ноайля, также был верхом.

– Герцог, – сказал Мориц, – я напомню, что король оказал вам милость, приказав вам сделать первый пушечный выстрел. Все готово.

Герцог де Ноайль поклонился.

– Я буду иметь честь сам участвовать в сражении, – отвечал он. – Граммон, – прибавил он, обернувшись к своему племяннику, – поезжайте сказать королю, что я начинаю.

Молодой герцог поклонился и хотел пришпорить свою лошадь.

– Обними же меня, прежде чем уедешь! – продолжал герцог де Ноайль.

Де Ноайль и Мориц стояли рядом у группы вязов. Голландцы, англичане и австрийцы, образуя полумесяц, медленно приближались. Сражение вот-вот должно было начаться. Граммон подъехал к дяде, который протянул ему руку.

– Сражайтесь, как при Деттинге, – напутствовал Мориц, намекая на сражение, происходившее два года назад, в котором Граммон выказал неимоверное бесстрашие, бросившись на неприятеля.

– Скажите его величеству, – продолжал герцог де Ноайль, – что сегодня я с гордостью одержу победу или умру за него!

Дядя наклонился обнять племянника. Граммон, находившийся между маршалом и герцогом, держал в левой руке правую руку маршала и, наклонившись на седле, подставил щеку де Ноайлю. В эту минуту блеснула молния, раздался грохот, и Граммон упал.

Это было первое ядро, выпущенное голландской пушкой; оно пролетело между маршалом и герцогом де Ноайлем и раздробило грудь герцога де Граммона, который замертво упал на шею лошади.

Мориц почувствовал своей рукой, как сжались пальцы этой первой жертвы сражения, а герцог де Ноайль получил последний поцелуй этих навсегда сомкнувшихся уст.

Герцог де Ноайль был бледен как полотно; он соскочил на землю, чтобы придержать окровавленное тело Граммона, соскользнувшее с седла. Офицеры подбежали помочь ему.

Маршал печально посмотрел на эту сцену и, потупив голову, произнес:

– Отомстите за него!

Потом ускакал.

– Пли! – скомандовал герцог де Ноайль.

Французская линия вся окуталась облаком красноватого

дыма, раздираемым мириадами огненных зигзагов. Грохот, гораздо страшнее шума извергающегося вулкана, был слышен на расстоянии десяти лье, и земля задрожала от первых схваток врагов.

Пробило восемь часов. Уже три часа, как армии дрались безостановочно.

Победа, казалось, вот-вот будет на стороне французов. Дважды голландский корпус пытался овладеть деревней Антуан и дважды был отброшен с громадными потерями. Голландцы хотели обойти редуты и пройти через равнину Перон между Антуаном и Шельдой, но яростный перекрестный огонь последнего редута Антуана и батареи, расположенной по другую сторону Шельды, заставил их отказаться от этой попытки. Они начали колебаться. Принц Вальдек видел, что отчаяние постепенно овладевает солдатскими сердцами.