Майлз Уоллингфорд - Джеймс Купер

ГЛАВА XXVI

Вам кажется, я плачу?

Я не плачу.

Я вправе плакать, но на сто частей

Порвется сердце прежде, чем посмею

Я плакать.

Шекспир. Король Лирnote 143

Не стану описывать, как и сколько времени мы добирались от Филадельфии до Нью-Йорка, — это дела давно минувших дней. Скажу только, что ехали мы по дороге Саут-Эмбой мимо местечка, называемого Фэзебед-Лейн, при воспоминании о котором у меня до сих пор сжимается сердце. ВСаут-Эмбой мы сели на шлюп, или пакетбот, и вошли в Нью-Йоркский залив через проливы между материком и Стейтен-Айлендом, высадившись у Уайтхолла. Мы смотрели за погрузкой наших сундуков на повозку, как вдруг кто-то схватил меня за руку и воскликнул:

— Батюшки-святы! Капитан Уоллингфорд, живой, честное слово!

Это был старый Джеред Джоунс, который работал мельником в Клобонни с моих младенческих лет до того дня, когда я оставил дом. Я было подумал, что он и теперь не покинул своей мельницы, но его взгляд, брызнувшие из глаз слезы, да и все его поведение говорили о том, что что-то неладно. Я ни о чем не спрашивал, но, верно, вопрос был написан у меня на лице. Джеред понял меня, и мы пошли в Бэттериnote 144, а Марбл и Наб отправились вместе с багажом в скромный пансион, где мы предполагали найти убежище, пока я буду осматриваться, — в этом пансионе Мозес останавливался много лет подряд.

— Видишь ли, Джеред, положение мое переменилось с тех пор, как я уехал из дома. Мое судно и груз пропали, и я теперь беден как церковная мышь.

— Мы и боялись, что случилось что-то в этом роде, а то такие плохие новости никогда бы не дошли до Клобонни, сэр. Несколько ваших матросов уже давно вернулись домой и привезли известие о том, что «Рассвет» был захвачен англичанами. С тех пор, наверное, мистер Хардиндж и решил, что все пропало. Но для нас самое ужасное — я, конечно, не говорю о вашей смерти — было узнать о залоге Клобонни.

— Залоге Клобонни! Что же с ним сталось?

— Господи помилуй, мой дорогой мистер Майлз, вас лишили права выкупа, кажется, это называется по статуеnote 145; дали объявление о продаже в три месяца. Потом, когда его таки продали, за сколько вы думаете ушло имение, мельница и все прочее? Не угадаете, сэр.

— Ушло! Значит, Клобонни продано, и я больше не хозяин отцовского дома!

— Продано, сэр; и нас бросили на произвол судьбы, негров и всех остальных. Сказали, будто скоро по закону все старые негры будут сами себе хозяева, а что до молодых, увы, ваши кредиторы могут их продать. Но мистер Хардиндж разместил бедолаг по разным домам вокруг церкви, и они работают у соседей, пока все не уладится. Знаете, мистер Майлз, вы можете ими гордиться, никто из них не думает пускаться в бега. На Севере такие настроения насчет негров, хозяина у них нет — все могли бы удрать, ничем не рискуя.

— А Хлоя, служанка моей сестры, что сталось с ней, Джеред?

— Кажется, мисс Люси приютила ее. Все говорят, что мисс Люси жутко богатая, и она поручила своему отцу позаботиться обо всех вещах. Все, что было в имении, до последней мелочи, перевезли на ферму Райт, и оно ждет своего владельца, если он когда-нибудь явится за ним.

— И мисс Хардиндж нарочно сняла для этого ферму?

— Купила, говорят, на свои сбережения. Кажется, она сама распоряжается своими доходами, даром что несовершеннолетняя. Ну она и распорядилась таким образом частью своих денег.

— Я думал, она уже замужем. Когда я уходил в плавание, мистер Дрюитт, кажется, был обручен с нею.

— Да, об этом судачат, но мисс Люси вроде не выйдет замуж, пока не станет совершеннолетней, чтобы она могла распорядиться своими деньгами, прежде чем муж приберет их к рукам. Вы, верно, слыхали, сэр, что мистер Руперт женился и живет, как набоб, со своей молодой женой, у них один из лучших домов в городе. Поговаривают, что ему причитается часть состояния старой миссис Брэдфорт, которое он получит, как только мисс Люси исполнится двадцать один год.

Мне не хотелось продолжать разговор на эту тему, хотя известия о Люси пролили бальзам на мои раны. Однако не со всяким собеседником я мог беседовать о таком священном для меня предмете, и я перевел разговор на Клобонни и на то, что говорят там обо мне. Джоунс рассказал мне все, что знал, и вот вкратце его рассказ.

Оказывается, второму помощнику с «Рассвета» и тем членам команды, которых увезли на «Быстром» и которых не завербовали ни на самом фрегате, ни по прибытии в Англию, удалось вернуться домой; они-то и привезли с собой весть о захвате судна, его таинственном появлении возле четырех военных кораблей во время сражения и о своей попытке к бегству. Последнее происшествие в особенности наделало шуму в газетах, завязалась горячая дискуссия о том, имели ли право американцы бежать в шлюпке английского военного корабля при тех обстоятельствах, в которых оказались эти несчастные. В те дни американские политические партии проявляли такой живой интерес к войнам, которые велись в Европе, словно страна тоже находилась в состоянии войны; политики, или квазиполитики, были не чем иным, как носителями проанглийских или профранцузских взглядов. Федералисты с готовностью оправдывали любые действия, если их совершала Англия, между тем как демократы почти столь же охотно защищали все чудовищные преступления, к которым привела политика Наполеона.

Я говорю «почти», ибо, если быть честным по отношению к потомкам, не думаю, что сторонники Франции в Америке были в той же мере настроены профранцузски, в какой сторонники Англии — проанглийски. Последние вернулись к своей провинциальной свободе мыслей; будучи хорошо знакомыми с английскими версиями всех политических и моральных истин и плохо зная общественные умонастроения, они застыли в скорлупе своей веры, подобно тем, кто поклоняется святыне вдали от нее и вынужден все принимать за чистую монету. Проанглийская партия имела своим основанием глубоко укоренившиеся взгляды и свойственное колониям преклонение перед освященным веками троном, в то время как профранцузская была обязана своим существованием главным образом оппозиции. Правда, союз 1778 года оказал некоторое влияние на людейnote 146, которые по возрасту могли участвовать в событиях Войны за независимость, но их было чрезвычайно мало даже в их собственной партии. Любовь к Англии была искренней, сильной, прочной и глубокой; профранцузские настроения, как только что было сказано, по большей части взрастила оппозиция. Публичные дискуссии о судьбе «Рассвета», разумеется, породили среди моих знакомых множество домыслов относительно моей судьбы. Один месяц сменял другой, письма мои до