Живая статуя - Наталья Якобсон

Может, выйти и представиться им? Но еще до того, как принять решение, я увидел, как из мглы на меня уставились два сверкающих глаза. Волк! Вот почему я ощущал запах шерсти. Он оскалился и снова метнулся во мглу. Надо предупредить этих двоих об опасности, но прежде чем успел открыть рот, я заметил, что возле ног брюнетки смирно лежит точно такой же мастистый, крупный хищник. Если бы не когти, клыки и слишком голодный взгляд, он бы, пожалуй, напоминал сторожевую собаку у ног своей хозяйки.

Вот теперь я, и вправду, был ошеломлен. Возможно, действительно, стоит ущипнуть себя на всякий случай. Хотя для сна опасность казалась слишком близкой и ощутимой.

Куда я все-таки попал? Во дворец? Нет, для дворцовой обстановки вокруг слишком пусто и сумеречно, к тому же, по дворцам не гуляют волки. Конечно, какое-нибудь заброшенное, много веков пустовавшее шато может стать приютом зверей, обрасти елями и затеряться в лесу. Но это здание нельзя было назвать близким к упадку. Напротив, все здесь сияло нетронутой красотой. Стены, покрытые барельефом и какими-то надписями, вычищенные полы, канделябры и крылатые статуи, расставленные по периметру купола, там, на головокружительной высоте. Это место, скорее, было похоже на храм, чем на жилое помещение.

Один медный ифрит под куполом, как будто изогнулся и уставился вниз, прямо на меня.

— Кажется, они говорят нам что-то, — неожиданно заметил Винсент, и я так и не понял, о ком он говорит.

— Ты не можешь быть конкретнее, — его госпожа отложила карты и испытующе посмотрела на него. — Так говорит с тобой кто-то или нет?

— Я не уверен, — Винсент стряхнул невидимые пылинки со стула прежде, чем сесть на него. — Если бы вы так их не отчитали, то они бы не боялись и говорили отчетливее. А нынче демоны притихли.

— Никогда не пытайся обвинить во всем других.

— Но вы, правда, их напугали…

— Из-за того, что они всего на ночь утратили бдительность, кстати, только потому, что ты увел их следить за игрой в кабаке, я чуть было не лишилась своего лучшего наряда, — резко обвинила она, и Винсент тут же стушевался.

Он уставился в пол и пробормотал что-то вроде того, что никогда не находил этот наряд слишком привлекательным.

— А этот будет получше? — красавица быстро развернула у себя на коленях, словно вытащив из пустоты, алый, вышитый золотыми звездами и символами плащ.

— Вы… — только и смог прошептать Винсент и снова задел злополучное ружье так, что оно с грохотом упало ему под ноги.

— А ведь если бы не та милочка, которую ты так часто осуждаешь, то у меня бы его не было, — девушка игриво надула губки и стала напоминать красивый манекен с локонами и в кружевах. Ее лицо было таким белым и безупречным, что от одного взгляда на него я ощущал, что приобщаюсь к чему-то сверхъестественному, неземному, потому что такой красоты в природе не существует. Создали ли ее руки скульптора, или иные творцы, но она оставалась неестественной, слишком далекой от этого мира.

— Бархат и золото, — она провела рукой по плащу. — У дракона отличный вкус.

— А я думал вы сняли его с ангела. Ангел — отличное прозвище для того, кто и выглядит соответственно, — Винсент откинулся на спинку стула и коротко, принужденно рассмеялся, но в его смехе угадывалась зависть.

— Ангел… дракон… какая разница. И у того, и другого есть крылья, чтобы отыскать тебя в любом уголке вселенной, в каком бы ты ни находился, и наказать.

Винсент вздрогнул.

— Я… — он опасливо огляделся вокруг. — Когда будет пора бежать, вы ведь меня предупредите, к тому же, моя вина не так уж велика.

— Но она вторична. И это самое плохое. Первый раз тебя простили, но урок не пошел тебе на пользу.

— Другие попадались и на чем-то более предосудительном, и он их прощал.

— Да, но если они имели глупость и в следующий раз провиниться, то их головы украшали колья. Он умеет прощать мелкие прегрешения, потому что грешил сам, но измену никогда не простит.

Золоченый кубок выскользнул из пальцев Винсента и со звоном прокатился по полу, красное вино выплескалось на мраморные плиты, и мне показалось, что от него исходит точно такой же запах, как от ран моего нового друга.

— Ну и зачем ты сюда пришел? Я ведь предупредил тебя, — как будто сказал мне строго, но без упрека спокойный, вдумчивый голос Эдвина. Казалось, стоит обернуться, и я увижу его позади себя, хотя он был далеко. Как необычно, кажется, что тишину в зале не смог бы рассечь даже целый оркестр с трубами, скрипками и литаврами. Никто не смог бы перекрыть эту могильную тишь, а голос Эдвина смог.

Я обернулся, но, конечно же, сзади его не было, ни сияния его волос в темноте, ни шляпы с пером, ни плаща, только иллюзия того, что он рядом, несмотря на мили, разделяющие нас.

Кубок подкатился прямо к моим ногам. Он был пуст, а один из волков уже старательно слизывал остатки красной жидкости с пола.

Этот кубок, усыпанный изумрудами и рубинами, стоил, наверное, целое состояние. И в то же время я бы не взял его себе, даже если бы мог. От него, словно, веяло чем-то нехорошим, как веет тленом и проклятием от сокровищ в царской гробнице. Я пнул кубок носком сапога, и он откатился в сторону.

— Уф… неужели гость, — Винсент выронил из пальцев карты и изумленно, почти с выражением неподдельного счастья в глазах уставился в мою сторону.

Он быстро щелкнул пальцами, и тот же когтистый зверек запрыгнул мне на плечо, потом слез вниз, повертелся вокруг моих ног и побежал к игорному столику и к протянутой руке Винсента.

Этот столик, резной стул и кресло с высокой спинкой, больше похожее на трон, были единственными предметами мебели в помещении, а кругом вздымалось ввысь и вширь пустое, нескончаемое, как небесная сфера пространство, и я подумал, уж не попал ли я в какой-нибудь склеп, где за столиком сидят и играют в карты два призрака.

— Присоединяйся к нам, Габриэль! — предложил Винсент и окинул меня лукавым изучающим взглядом с головы до пят.

— Ты знаешь мое имя?

— А ты уже знаешь мое, если простоял там хотя бы минуту, — невозмутимо откликнулся он.

— Да, я слышал, — чувствуя некоторую неловкость, сознался я. — Но мое-то имя как ты мог услышать.

— Разве ты сам не произнес его вслух только что? — улыбка Винсента стала шире, глаза засияли. — Ты представился первым.

— Да? — я нахмурился, не в силах припомнить ничего подобного. Разве только это случайно слетело с моего языка, и я сам не отдавал себя отчета в том, что говорю. Со мной иногда такое бывало. Я говорил что-то, совершенно не имеющее отношения к делу, и сам этого не замечал, так, словно, кто-то другой в этот миг говорил моими устами. Возможно, кто-то, вредный и склонный к озорству, поселился внутри меня и хохочет каждый раз, когда ему удается сделать за меня какой-то жест или вымолвить слово. Это мог быть кто-то из моих предков или мой брат, или какой-то дух, унаследованный мною от ненормального семейства де Вильеров. Если бы можно было выбрать, то я бы ни за что бы не захотел родиться в той семье, где, пусть даже, всего-то по преданиям, поколениями занимались колдовством.