Стою за правду и за армию! - Михаил Скобелев

– Ты, братец, дай нам вина лучше, а этого не надо!

Скобелев услышал мои слова и обратился к слуге по-французски.

– Не надо ему вина, не давай. Он, кажется, и без того уже пил!

– Ваше превосходительство, мы уже пообедали на «Тамани». Что же я буду снова суп есть. Я не могу…

– Вот неугомонный, – улыбнулся Михаил Дмитриевич. – Ну дай ему лафита[255], да только с водой!

Обед продолжался, и завязался общий оживленный разговор на самую, конечно, горячую, интересующую всех тему. Отдавались должные похвалы нашим войскам, должное порицание дипломатии. Представители последней очень мило и ловко парировали направляемые по их адресу обвинения… Мы, строевики, особенно сетовали, что нам не позволили занять войсками Константинополя, что условия мира далеко не соответствуют нашим победным триумфам, не удовлетворяют нашего национального самолюбия. В разговоре Скобелев, обратившись к первому драгоману русского посольства господину Ону, заметил:

– Да, дипломатия сделала большой промах, что не настояла на том, чтобы русские войска хотя бы прошли через Константинополь, не занимая даже его. Этим наши труженики-герои получили хотя бы некоторое удовлетворение за свои победы, лишения, жертвы… А то у нас вышло какое-то недоконченное торжество, полупобеда. Войска все чего-то ждут, все еще надеются, что их пустят сюда… Чересчур уж мы гуманничаем и прямо во вред себе. Вот немцы не поцеремонились ведь с французами, с этою гуманной, образованной нацией![256] Они еще раз доказали Европе, что смелостью, энергией, даже нахальством всегда можно больше выиграть, чем с нашим великодушием и гуманностью!

Вообще, если бы пришлось, то в отношении немцев я придержался бы их же тактики – действовал бы без жалости, без сострадания… Вот теперь мы видим результаты этой двуличной политики, эту благодарность за наш честный, благородный образ действий в 70-х годах. Нет, господа, как хотите, а я не верю в эту вероломную, заигрывающую политику немцев! И нам давно следовало бы держаться такой же мудрой, решительной, хотя и эгоистичной немецкой политики! Тогда у нас не было бы таких преград, недоразумений.

Большинство из нас, военных, конечно, вполне согласилось с мнением истинного русского патриота. Дипломаты же только снисходительно улыбались.

– Да, господа, – обратился я к соседям, указывая на чудный вид (Босфор и Мраморное море видны были из нашего павильона, расположенного на возвышенности), – разве место здесь этим многочисленным турецким и иностранным судам? Тут давно уже должен развеваться наш, русско-славянский, флаг, кипеть русская жизнь!

Вино и слова Скобелева совершенно отуманили мою голову. Я говорил что-то очень много и, кажется, больше по адресу дипломатии, потому что Скобелев несколько раз меня останавливал. Но я так расходился, что меня никто не мог унять.

– Ведь вы любите правду, ваше превосходительство? – отбивался я от генерала. – Любите?

– Люблю! – отвечал он.

– Так не мешайте же мне говорить ее! Я воин, а не дипломат!

В конце концов Скобелев махнул на меня рукой, как на безнадежного.

После обеда некоторые уселись тут же, в саду, играть в винт[257]. Я тоже занялся этим любимым русским бездельем. Партнеры мои были генерал Шнитников и полковники Аргамаков и Лео. Мне сильно везла карта, и Шнитников, проигравшись, очень взволновался и сердился на меня. Но когда мы сели с ним вис-а-вис[258] и вдвоем обыграли противников, то генерал сразу повеселел и перешел в самое приятное расположение духа.

После ужина, поздно вечером, я вернулся на «Тамань». На следующий день утром, я получил приказание от Скобелева ехать с ним в Константинополь. По обыкновению мы остановились здесь в «Англетере».

– Вы подождите меня, я скоро вернусь: мне нужно на минутку зайти в английское посольство. А затем мы вместе поедем в Св. Георгий. Его Высочество уезжает на днях в Россию, и новый Главнокомандующий, генерал-адъютант Тотлебен, будет объезжать войска.

В тот же день мы приехали в Св. Георгий, и Скобелев занялся приготовлениями к встрече генерала Тотлебена. Действительно, через несколько дней на наши позиции приехал новый Главнокомандующий в сопровождении огромной свиты, иностранных агентов и нескольких турецких пашей. Тотлебен осмотрел уже гвардию и войска, стоявшие близ Мраморного моря, и теперь прибыл в район 4-го армейского корпуса. Осмотрев подробно лагерное расположение всех родов оружия, позиции и аванпосты, а также хозяйственную часть отряда, Тотлебен остался всем очень доволен и выразил Скобелеву свое полное удовольствие.

Затем Главнокомандующий со всею своею свитой по приглашению Скобелева остался у него завтракать. Об этом Михаил Дмитриевич позаботился еще ранее. Гостей было около 80-ти человек. Высшие чины поместились в палатки, для более юных был устроен рядом очень хорошенький павильончик, обвитый зеленью. Завтрак, конечно, был роскошный: Скобелев вообще отличался гостеприимством и на подобного рода удовольствия никогда не жалел денег. Отборные блюда, лучшие вина были привезены из Константинополя. Два оркестра музыки и солдаты-песенники придавали этой красивой картине военной трапезы на позиции, в присутствии представителей чуть не всех национальностей Европы, еще больший эффект. Особенно турецкие паши пришли в восторг от радушия и любезности Михаила Дмитриевича.

– Господа, – обратился он перед завтраком к нам, ординарцам, – вы на правах хозяев, пожалуйста, получше угощайте гостей и смотрите, чтобы посуда не была пуста!

Мы разошлись по всем столам и усердно исполняли свои обязанности. Много было, конечно, тостов, тушей, сопровождавшихся громким «ура», но я, сидя в павильоне, довольно плохо слышал те речи, которые произносились в палатке. По окончании завтрака новый Главнокомандующий уехал обратно в Сан-Стефано, любезно распростившись со всеми, причем мы проводили его до деревни Икетли.

На следующий день Скобелев, в наказание за то, что во время завтрака я выпил не в меру и сказал что-то лишнее генералу Томиловскому, который за это пожаловался на меня Михаилу Дмитриевичу, приказал мне через своего начальника штаба, Генерального штаба капитана Сахарова – добродушного, милого человека – произвести рекогносцировку пространства к северу от расположения отряда: у Св. Георгия через деревню Богас-Шой до Черного моря у Акбунара и проверить демаркационную линию у Райской долины, которую занимали конно-гренадеры и лейб-драгуны. Получив предписание, планшет и прочие принадлежности, я в семь часов утра с двумя казаками двинулся в путь и приступил прямо к глазомерной съемке, составив предварительно масштаб времени. Около десяти часов я приехал в деревню Богас-Шой, где я должен был явиться к командиру конно-гренадерского полка графу Ламсдорфу[259].