Стою за правду и за армию! - Михаил Скобелев

Я, конечно, от души поблагодарил гостеприимного и милого моряка за его любезность.

– Ну а пока – до завтрака ведь еще далеко – нужно раздавить бутылочку-другую…

И завязалась оживленная, дружеская беседа. Каждый делился воспоминаниями и впечатлениями, только что пережитой, тяжелой кампании… Мало-помалу офицерство приезжало в кафе-шантан, и так как интересного здесь было мало, то мы решили отправиться в ближайшей театр-буфф, хотя было уже довольно поздно. Нам составилась знакомая компания человек в пятнадцать, и мы взяли подряд несколько лож. Театр был летний, паршивенький. Ложи в один только ярус; в партере же стояли столики, за которыми публика группировалась компаниями и не столько интересовалась игрой на сцене, сколько расположенными на столах батареями бутылок.

Здесь, в театре, случился маленький эпизодик, в котором я сыграл довольно комичную роль. В зале я встретил своего хорошего знакомого (флигель-адъютанта поручика Дерфелдена), только что приехавшего из Питера. Мы расположились у одного из столиков, потребовали вина и разговорились про общих знакомых, не обращая ни малейшего внимания на какую-то пухленькую певицу (Фани), всеми силами старавшуюся прельстить нас своим визгливым голосом.

Товарищи мои, не видя меня в ложе, принялись отыскивать меня глазами в общей зале и заметили как раз в то время, когда певица окончила свое пение. Несколько голосов из лож крикнуло мою фамилию, приглашая к себе и хлопая при этом руками. Некоторые из публики, предполагая, что вызывают певицу, присоединились к аплодисментам… Занавес быстро взвился, и на сцене появилась сияющая певица, очень мило раскланиваясь с нами. Но офицерство, находившееся уже под сильным влиянием выпитого вина, немедленно ее освистало – и сконфуженная девица стушевалась. Эта комедия продолжалась два раза. Чтобы избавить Фани от таких оваций, я принужден был отправиться в ложу, и тогда офицерство успокоилось.

Просидев еще немного в театре, мы той же многочисленной компанией отправились ужинать в какую-то гостиницу (не помню ее названия). Шумно ввалились мы в общую залу, где за маленьким столиком притулились два рыжих англичанина. Увидя нас, храбрые сыны Альбиона сочли за более благоразумное немедленно удрать, не окончив даже своего ужина. Признаться, в то время я с удовольствием побил бы, под влиянием вина, этих господ, и только за то, что они англичане. Мое патриотическое чувство сильно возмущено было их более чем двусмысленным поведением в продолжение всей кампании и по окончании ее. Лучше открытый враг, чем тайный!

Заказав ужин, мы уселись за стол и потребовали закуску. Моментально появилась русская водка вдовы Поповой, эмигрировавшей на берег Босфора, в громадном количестве. Под влиянием национального напитка затянули мы громко удалую песнь, за нею другую, третью… и полились могучие, родные звуки через раскрытые окна по улицам турецкой столицы. Воображение перенесло каждого из нас на северные берега Черного моря, в родные, широкие степи…

Боковая дверь залы внезапно отворилась, и из нее вышел русский капитан Генерального штаба. Вежливо поклонившись, он подошел к нашей компании и отрекомендовался.

– Извините, господа, что я прервал ваше пение, – сказал он. – Я явился сюда, чтобы поблагодарить вас от имени генерала N и генерала NN, которые ужинают теперь в соседнем кабинете, за то истинное удовольствие, которое вы доставили им своим пением… Слышать родные звуки в центре мусульманского мира – согласитесь, господа, ведь наслаждение! Нельзя ли еще что-нибудь?

– Отчего же, можно, – закричал я, – только с условием, капитан: вы должны с нами сначала выпить!

Капитан не заставил себя просить и чокнулся со всеми.

– Ну, господа, подтягивайте теперь, – и я начал нашу родную донскую песню:

Всколыхнулся, взволновалсяПравославный тихий Дон,И послушно отозвалсяНа призыв монарха он!

Ужин прошел необыкновенно весело, шумно. Тимирязев, как самый старший между нами, самый благоразумный и меньше всех пивший, не раз сдерживал нашу молодую компанию, которая слишком уже расходилась. Окончился ужин тем, чем обыкновенно кончается в таких случаях… Расплатившись, мы вышли из гостиницы и расселись на извозчиков… Ночь давно уже вступила в свои права, улицы были пусты, и обитатели турецкой столицы спали крепким сном. Некоторые из нас поехали кататься, завернули еще кое-куда, и поздно уже, или, вернее, рано утром, добрались мы до «Тамани».

Я заснул тяжелым, крепким сном на пароходе: снился Константинополь с его чудными окрестностями, садами, мечетями… Но он казался мне не турецким, а русским городом. Вместо полумесяца на мечетях красовались кресты, вместо чалмы и красных фесок везде виднелись русские фуражки, русские лица… Нашему полку назначена была здесь стоянка, и я мечтал уже о приобретении себе домика где-нибудь на берегу Золотого Рога, Босфора или на Принцевых островах.

На следующий день я проснулся около одиннадцати часов и с удивлением осмотрелся. Помещение и обстановка посольской каюты были действительно роскошны: дорогая бархатная мебель, зеркала, всевозможные предметы роскоши – все это походило на кабинет богатого аристократа. Возле меня, раскинувшись в самой живописной позе, храпел Марков. Я его разбудил, мы быстро оделись и вышли на палубу.

Здесь я увидел своих музыкантов, которых покинул на турецком пароходе. Оказалось, что, по распоряжению Тимирязева, их перевезли на «Тамань» уже давно наши моряки. Казанцы принарядились – надели чистые рубахи и вычистили инструменты.

– Здравствуйте, господа, – встретил нас Тимирязев. – Ну как спалось вам на новоселье после вчерашних вакханалий?

– Прекрасно! – отвечал я, здороваясь с ним и с офицерами-моряками. – Да у вас тут такая роскошь, что нашему брату, привыкшему более к землянке, как-то неловко даже чувствуется в таких будуарах. Это какой-то дворец в миниатюре!

Капитан самодовольно улыбнулся.

– Да вы еще ничего не видели – пойдемте, я вам покажу.

Мы прошлись по пароходу и осмотрели его. Везде идеальная чистота, все прочно, красиво, изящно и богато. Мы только удивлялись, а моряки самодовольно улыбались.

– Однако, господа, адмиральский час, – сказал Тимирязев, взглянув на часы. – Пойдемте завтракать.

Тут же, на палубе, был роскошно сервирован стол, уставленный массой бутылок и прекрасными букетами, за который мы и уселись.

Повар «Тамани» оказался мастер своего дела – завтрак вышел на славу. Музыканты заиграли свой полковой марш, потом, немного погодя, марш Скобелева[253]. Звуки нашей музыки произвели известную сенсацию на море и на берегу. На ближайших бесчисленных судах повысыпали на борт матросы, на набережной и особенно на мосту через Золотой Рог столпилась масса народу, приостановившего этим даже езду экипажей, и с жадностью прислушивалась к стройным звукам русской музыки. Даже окна гаремов потихоньку растворились, занавески отдернулись, и покрытые чадрами красивые головки показались у решеток. А музыканты наши, видя то впечатление, которое они произвели своей игрой на население турецкой столицы, еще более старались.