Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля - Дмитрий Николаевич Петров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я пыталась разогнуться и выпрямиться. Но мне это не удавалось, и мои метания ни к чему не привели. Парень крепко держал меня рукой за затылок и прижимал лицом к столу.
— Ты опять слышал? — спросил в трубку старший. — Тебе недостаточно? Думай. Все, завтра ждем тебя в двенадцать, — при этом старший повесил трубку.
— Отпусти ее, — сказал он парню, — может быть, он одумается и принесет деньги. Тогда мы должны выполнить наше обещание. До двенадцати часов завтра женщина должна остаться нетронутой.
— Почему? Она красивая, — сказал вдруг второй парень и засмеялся гнусным смехом. От этого смеха у меня прошел мороз по коже.
— От нее не убудет, — проговорил другой парень, — до завтра еще много времени. Мы же ее не покалечим. Только поиграем и потом отдадим мужу.
— Нет, — отрезал старший, — я ему обещал, что не тронем до завтра. Это — закон чести. Слово мужчины. Отпусти ее, я сказал.
После этого меня повели обратно. Ноги мои сначала дрожали так, что я едва могла стоять, а потом онемели и стали как ватные. Я с трудом переставляла их. Мысль о том, что эти мужчины могут надругаться надо мной, что их грубые руки будут терзать меня, приводила меня в оцепенение. Тем более, что я только что ощутила их на своем теле…
Меня отвели в туалет. Он был во дворе, так что на меня накинули пальто поверх голого тела и повязали опять повязку на глаза. Втолкнув в кабинку, меня оставили там на несколько секунд. Это тоже было очень неудобно и страшно. Не видя ничего, на ощупь, я быстро управилась. Было холодно, ледяной зимний воздух забирался под наброшенное на плечи пальто.
Весь оставшийся вечер и ночь я провела все на той же металлической кровати. Правда, меня развязали почему-то и заперли дверь на ключ. Сначала я удивилась этому, ведь я могла убежать через окно, но потом поняла. Вся моя одежда был убрана куда-то, и я осталась совершенно голая. Куда же побежишь ночью в таком виде?
В комнате было тепло, так что я не замерзла. Только мысли, одна другой ужаснее, толпились в моей бедной голове.
«Почему я не сказала Васе, как сильно я страдаю? — думала я. — Почему я не кричала ему, как мне страшно тут, среди этих ужасных людей?»
Я казнила себя за то, что я мало говорила ему о том, как я хочу, чтобы он меня вытащил отсюда…
«Но он же и сам прекрасно все это понимает, — отвечала я себе, — необязательно мне было говорить все это… Вася и так страдает от неизвестности и мечется сейчас по городу, стараясь добыть деньги для моего спасения. Или милиция уже спешит сюда на своих машинах…»
Я чувствовала себя оскверненной прикосновением грубых мужских рук к моему телу. А то, как парень бесцеремонно воткнул в меня палец, приводило меня в бешенство и отчаяние одновременно.
Хуже всего, позорнее всего, мне казалось то, что я кричала при этом. Он два раза ткнул в меня, и оба раза я послушно кричала. Значит он мог заставить меня кричать по его желанию…
«Только бы завтра все прошло хорошо, — думала я, сжимая кулаки. — Только бы Вася все сделал правильно…»
Вдруг мне пришла в голову мысль.
Я вспомнила о Шмелеве, и наш с мужем разговор о том, что Шмелев — крупный рэкетир и что он предлагал помощь Васе в сложных криминальных ситуациях. Я еще тогда была настолько глупа и безрассудна, что высокомерно и недальновидно говорила мужу, что таких ситуаций с нами произойти не может…
«Да, как я была неправа, — говорила я себе, — но вот теперь, так скоро, пришла пора воспользоваться предложением друга детства».
Я надеялась, что у Васи хватит сообразительности вспомнить о предложении Шмелева и что он, не мешкая, обратится к нему за помощью.
«Можно ведь просить о помощи милицию и Шмелева одновременно, — думала я, лежа в темноте. — Одно другому не помешает. Кашу маслом не испортишь. Пусть попробуют те и другие. Господи, только бы мне любыми путями вырваться отсюда…»
Как ни странно, но в ту ночь я почему-то заснула. Уже начинало светать, и вдруг я, утомленная все пережитым и собственными мыслями, заснула. Я даже не заметила этого. Только провалилась куда-то.
Меня разбудили потряхиванием за плечо. Надо мной стоял парень и протягивал мне миску супа. Суп был горячий, красного цвета, с мясным запахом.
«Это харчо, — решила я. — Они тут питаются блюдами своей родины. Какой патриотизм». Мне совсем не хотелось есть, и я покачала отрицательно головой.
— Почему? — спросил парень. — Хороший суп. Тебе надо поесть. Кушать, — тут же поправился он.
— Сколько сейчас времени? — спросила я, садясь на кровати. Сейчас я уже не обращала внимания на то, что совершенно обнажена. Я уже прошла через этот этап.
— Сейчас — двенадцать, — сказал он, поглядев на часы. И вновь протянул мне миску: — Кушай.
«Сейчас мне уже этого не надо, — подумала я. — Сейчас двенадцать. Сейчас Вася на вокзале отдаст им деньги, и, наверное, через час или два я буду дома». Меня очень обнадежили последние слова старшего о том, что он — человек чести и что его мужское слово крепко.
«Поем уже дома, — решила я, вздыхая про себя даже с некоторым облегчением. — Как хорошо, что я спала. Теперь уже двенадцать и скоро все закончится».
— Нет, я не хочу, — отказалась я. Мне очень хотелось в туалет, но я постеснялась попроситься. Да и неохота была связываться теперь, когда освобождение так скоро.
Парень ушел, и вместо него в комнату просунулся старший. Он оглядел меня, сидящую голой на железной кровати, и усмехнулся. Я поймала его взгляд и поняла — все моя спина и ягодицы были в красную сеточку. Это оттого, что я лежала голой на панцирной сетке всю ночь.
— Хочешь сигарету? — спросил он меня. Я взяла сигарету, и он дал мне прикурить.
— Ждем, — сказал он, прислонясь к дверному косяку. Потом взглянул на меня, вопросительно вскинувшую на него глаза и пояснил: — Мне должны позвонить. Сказать, отдал ли твой муж деньги.
— И если отдал?.. — с надеждой спросила я.
Он кивнул в ответ, и лицо его сделалось каменным:
— Если отдал, мы тебя отвезем домой. Как я сказал, — он помолчал полминуты, и, наверное для того, чтобы я прочувствовала его честность, добавил: — Машина стоит под окном. Только пусть позвонит.
«Только бы
