Графиня де Монсоро - Александр Дюма

— Не бойтесь, сударь, — сказал герцог, разгадав истинное значение взгляда Монсоро, — за этими коврами никого нет; мы можем разговаривать свободно и, главное, откровенно.

Монсоро поклонился.

— Ибо вы хороший слуга, господин главный ловчий Французского королевства, и привязаны к моей особе, не так ли?

— Я полагаю, ваше высочество.

— Со своей стороны я в этом уверен, сударь: ведь это вы не раз открывали заговоры, сплетенные против меня; ведь это вы помогали мне в моих делах, часто забывая свои собственные интересы и даже подвергая опасности свою жизнь.

— О, ваше высочество!

— Я все знаю. Да вот совсем недавно… Придется напомнить вам этот случай, ведь сами вы поистине воплощенная деликатность и никогда даже косвенно не упомянете об оказанной вами услуге. Так вот недавно, во время этого злосчастного происшествия…

— Какого происшествия, ваше высочество?

— Похищения Дианы де Меридор! Бедное юное создание!

— Увы! — пробормотал Монсоро так, что нельзя было понять, к кому относится его сожаление.

— Вы ее оплакиваете, не так ли? — сказал герцог, снова переводя разговор на твердую почву.

— А разве вы ее не оплакиваете, ваше высочество?

— Я? О! Вы же знаете, как я сожалел о моем роковом капризе! И, подумайте, из-за моих дружеских чувств к вам, из-за привычки моей к вашим добрым советам я позабыл, что, не будь вас, я не похитил бы юную девицу.

Монсоро почувствовал удар.

“Посмотрим, — сказал он себе, — может быть, это просто угрызения совести?”

— Ваше высочество, — ответил он, — ваша природная доброта побуждает вас возводить на себя напраслину — не вы явились причиной смерти Дианы де Меридор, да и я также в ней не повинен.

— Почему? Объяснитесь.

— Извольте. Разве было у вас в мыслях не останавливаться даже перед смертью Дианы де Меридор?

— О, конечно, нет.

— Тогда ваши намерения оправдывают вас. Вы ни при чем: стряслась беда, случайная беда, такие несчастья происходят каждый день.

— И к тому же, — добавил герцог, погружая свой взгляд в самое сердце Монсоро, — смерть все окутала своим вечным безмолвием!

В этих словах прозвучала столь зловещая интонация, что Монсоро тотчас же вскинул глаза на принца и подумал: “Нет, это не угрызения совести…”

— Ваше высочество, — сказал он, — позволите ли вы мне говорить с вами откровенно?

— А что, собственно, вам мешает? — с высокомерным удивлением осведомился принц.

— И вправду, я не знаю, что мне сейчас мешает.

— Что вы хотите этим сказать?

— О, ваше высочество, я хочу сказать, что отныне откровенность должна быть основой моей беседы с принцем, наделенным столь выдающимся умом и столь благородным сердцем.

— Отныне?.. Почему только отныне?

— Но ведь в начале нашей беседы ваше высочество не сочли нужным быть со мной откровенным.

— Да неужели? — парировал герцог с принужденным смехом, который выдавал закипающий в нем гнев.

— Послушайте меня, ваше высочество, — смиренно сказал Монсоро. — Я знаю, что вы собираетесь мне сказать.

— Коли так, говорите.

— Ваше высочество хотели дать мне понять, что Диана де Меридор, может быть, не умерла, и это избавляет от угрызений совести тех, кто считал себя ее убийцами.

— О! Как долго вы тянули, сударь, прежде чем решились довести до меня эту утешительную мысль. И вы еще называете себя верным слугой! Вы видели, как я мрачен, удручен. Я признался вам, что после гибели этой женщины меня мучают кошмары, меня, человека, благодарение Богу, не склонного к тонкой чувствительности… и вы оставляли меня томиться и мучиться, хотя одно ваше слово, одно высказанное вами сомнение могло бы облегчить мои страдания. Как должен я назвать подобное поведение, сударь?

В словах герцога прозвучали раскаты готового разразиться гнева.

— Ваше высочество, — отвечал Монсоро, — можно подумать, что вы меня в чем-то обвиняете.

— Предатель! — внезапно закричал герцог, делая шаг к главному ловчему. — Я тебя обвиняю и поддерживаю обвинение… Ты меня обманул, ты перехватил у меня женщину, которую я любил.

Монсоро страшно побледнел, но остался стоять в спокойной, почти вызывающей позе.

— Это правда, — сказал он.

— Ах, это правда!.. Обманщик! Наглец!

— Соблаговолите говорить потише, ваше высочество, — сказал Монсоро, все еще сохраняя спокойствие, — вы забыли, что говорите с дворянином, с добрым слугой…

Герцог разразился судорожным смехом.

— … С добрым слугой короля! — закончил Монсоро. Он произнес эту страшную угрозу, не изменив своего бесстрастного тона.

Услышав слово “король”, герцог сразу перестал смеяться.

— Что вы хотите этим сказать? — пробормотал он.

— Я хочу сказать, — почтительно, даже угодливо продолжал Монсоро, — что, ежели пожелаете беспристрастно рассудить, вы поймете, почему я завладел этой женщиной, — ведь вы тоже хотели завладеть ею.

Герцог остолбенел от такой дерзости и не нашелся что ответить.

— Вот мое извинение, — просто сказал главный ловчий, — я горячо полюбил Диану де Меридор.

— Но и я тоже, — надменно возразил Франсуа.

— Это верно, ваше высочество, и вы — мой господин, но Диана де Меридор вас не любила!

— А тебя она любила? Тебя?

— Возможно, — пробормотал Монсоро.

— Ты лжешь! Ты лжешь! Ты принудил ее насильно, как и я мог бы ее принудить. Только я, твой господин, потерпел неудачу, а тебе, моему холопу, удалось. И это потому, что я действовал одной силой, а ты пустил в ход вероломство.

— Ваше высочество, я ее любил.

— Какое мне до этого дело! Мне!

— Ваше высочество…

— Ты угрожаешь, змея?

— Ваше высочество, остерегитесь, — произнес Монсоро, опуская голову, словно тигр перед прыжком. — Я любил ее, повторяю вам, и я не из ваших холопов, как вы меня сейчас назвали. Моя жена принадлежит мне, как моя земля. Никто не может у меня ее отобрать, никто, даже сам король. Я пожелал эту женщину, и я ее взял.

— Правда твоя, — сказал Франсуа, устремляясь к серебряному колокольчику, стоявшему на столе, — ты ее взял, ну что ж, ты ее и отдашь.

— Вы ошибаетесь, ваше высочество! — воскликнул Монсоро, бросаясь к столу, чтобы остановить принца. — Оставьте мысль помешать мне. Если вы призовете сюда людей, если вы нанесете мне публичное оскорбление…

— Говорю тебе: откажись от этой женщины.

— Отказаться от нее? Невозможно… Она моя жена, мы обвенчаны перед Богом.

Монсоро рассчитывал на воздействие имени Божьего, но и оно не укротило бешеный нрав герцога.