Графиня де Монсоро - Александр Дюма

— С чего ты это взял?

— В этом нет сомнения: у Святой Девы две рубашки, они привыкли лежать вместе, а ты их разъединил. На твоем месте, Генрих, я бы соединил рубашки, и тогда у тебя будет хоть основание надеяться на чудо.

Этот довольно грубый намек на отдаление короля от королевы вызвал смех у придворных.

Генрих потянулся, потер глаза и тоже улыбнулся.

— На этот раз, — проговорил он, — наш дурак дьявольски прав.

И переменил разговор.

— Сударь, — шепотом сказал Монсоро, обращаясь к Шико, — не угодно ли вам, не привлекая ничьего внимания, подождать меня вон там, в оконной нише?

— Как же, как же, сударь, — сказал Шико, — с превеликим удовольствием.

— Хорошо, тогда отойдем туда.

— С вами готов идти хоть в самую чащу леса, сударь.

— Хватит шуточек, здесь они неуместны, ведь над ними некому смеяться, — сказал Монсоро, присоединяясь к шуту, который уже ждал в указанной ему оконной нише. — Мы здесь один на один и можем поговорить откровенно. Слушайте, господин Шико, господин дурак, господин шут, дворянин запрещает вам, уразумейте хорошенько эти слова, запрещает вам над ним смеяться. Он предлагает вам поразмыслить как следует, прежде чем назначать свидания в лесу, ибо в лесах, куда вы сейчас меня приглашали, произрастает целый набор палок и прутьев, вполне пригодных для замены тех ремней, которыми вас столь отменно исхлестали по приказу герцога Майенского.

— А, — сказал Шико, не выказывая ни малейших признаков волнения, хотя в его черных глазах мелькнул зловещий огонек, — а, сударь, вы напоминаете мне о моем долге герцогу Майенскому и хотите, чтобы я и вам задолжал точно так же, как герцогу, и занес ваше имя в ту же рубрику моей памяти, и предоставил бы вам равные с герцогом права на мою признательность.

— Мне кажется, что среди ваших кредиторов, сударь, вы забыли назвать самого главного.

— Это меня удивляет, сударь, я всегда гордился своей отменной памятью. Кто же этот кредитор? Откройте мне, прошу вас.

— Мэтр Никола Давид.

— О! За этого вы не беспокойтесь, — сказал Шико с мрачной улыбкой, — я больше ему ничего не должен, все уплачено сполна.

В этот миг к разговору присоединился третий собеседник.

Это был Бюсси.

— А, господин де Бюсси, — сказал Шико, — прошу вас, помогите мне. Вот господин де Монсоро, который, как видите, меня “поднял” и собирается гнать, как будто я лань или олень. Скажите ему, господин де Бюсси, что он ошибается: он имеет дело с кабаном, а кабан бросается на охотника.

— Господин Шико, — ответил Бюсси, — по-моему, вы несправедливы к господину главному ловчему, думая, что он принимает вас не за того, кем вы являетесь, то есть не за благородного дворянина. Сударь, — продолжал Бюсси, обращаясь к графу, — на меня возложена честь уведомить вас, что его высочество герцог Анжуйский желает с вами побеседовать.

— Со мной? — обеспокоился Монсоро.

— Именно с вами, сударь, — подтвердил Бюсси.

Монсоро бросил на герцогского посланца острый взгляд, намереваясь проникнуть в глубины его души, но глаза и улыбка Бюсси были исполнены такой безмятежной ясности, что главному ловчему пришлось отказаться от своего намерения.

— Вы будете меня сопровождать, сударь? — осведомился он у Бюсси.

— Нет, сударь, я поспешу известить его высочество, что вы сейчас к нему явитесь, а вы тем временем испросите у короля дозволения уйти.

И Бюсси возвратился тем же путем, каким пришел, со своей обычной ловкостью пробираясь среди толпы придворных.

Герцог Анжуйский действительно ожидал в своем кабинете, перечитывая уже знакомое нашим читателям письмо. Заслышав шорох раздвигаемых портьер, он подумал, что это Монсоро явился по его вызову, и спрятал письмо.

Вошел Бюсси.

— Где он? — спросил герцог.

— Он сейчас придет, ваше высочество.

— Он ничего не заподозрил?

— Ну, а если бы и так, если он что-то и подозревает? — сказал Бюсси. — Разве он не ваше создание? Вы вытащили его из безвестности — разве вы не в силах уничтожить его?

— Без сомнения, в силах, — сказал герцог с тем озабоченным видом, который появлялся у него всякий раз, когда он чувствовал приближение важных событий и предвидел необходимость каких-то решительных действий со своей стороны.

— Что, сегодня он кажется вам менее виновным, чем вчера?

— Напротив, во сто крат более. Его деяния относятся к преступлениям, тяжесть которых кажется тем больше, чем дольше о них размышляешь.

— Что ни говори, — сказал Бюсси, — все сводится к одному: он вероломно похитил молодую девушку из благородного сословия и обманным путем женился на ней, используя для этого средства, недостойные дворянина; он либо сам должен потребовать расторжения брака, либо вы это сделаете за него.

— Обещаю.

— И ради отца, ради дочери, ради Меридорского замка, ради Дианы — вы даете мне слово?

— Даю.

— Подумайте — они предупреждены, они в тревоге ждут, чем кончится ваш разговор с этим человеком.

— Девушка получит свободу. Бюсси, даю тебе слово.

— Ах, — сказал Бюсси, — если вы это сделаете, ваше высочество, вы действительно будете великим принцем.

И, взяв руку герцога, ту самую руку, которая подписала столько лживых обещаний и нарушила столько клятвенных обетов, он почтительно поцеловал ее.

В это мгновение в прихожей раздались шаги.

— Вот он, — сказал Бюсси.

— Пригласите войти господина де Монсоро! — крикнул Франсуа строгим тоном, и Бюсси увидел в этой строгости доброе предзнаменование.

На этот раз молодой человек, почти уверенный в том, что он, наконец, достиг венца своих желаний, раскланиваясь с Монсоро, не смог погасить во взгляде торжествующего и насмешливого блеска; что до главного ловчего, то он встретил взгляд Бюсси мутным взором, за которым, как за стенами неприступной крепости, укрыл свои чувства.

Бюсси ожидал в уже известном нам коридоре — в том самом, где однажды ночью Карл IX, будущий Генрих III, герцог Алансонский и герцог де Гиз чуть не задушили Ла Моля поясом королевы-матери. Сейчас в этом коридоре и на лестничной площадке, куда он выходил, толпились дворяне, съехавшиеся на поклон к герцогу.

Бюсси присоединился к этому жужжащему рою, и придворные торопливо расступились, давая ему место; при дворе герцога Анжуйского Бюсси пользовался почетом как благодаря своим личным заслугам, так и потому, что в нем видели фаворита герцога. Наш герой надежно запрятал в глубине сердца обуревавшее его волнение и ничем не выдавал смертельную тоску, затаившуюся в душе. Он ждал, чем закончится разговор, от которого зависело все его счастье, все его будущее.