Чужой среди своих 3 - Василий Сергеевич Панфилов

не сразу отреагировал я, — Да так… и так-то нервы на взводе, так ещё и духота. В голову всякое лезет.

— Да, духота, — вздохнула мама, и замолчала, потому что… а что тут сделаешь?

Окошко открыто только у водителя, который отделён от салона не то чтобы герметичной, но всё ж таки перегородкой, и не только мы, но и сопровождающие нас люди плавают в собственном поту. КГБшники (вот уж кого не жалко!) и вовсе в костюмах, добротных, советских, шерстяных…

Когда автобус слегка разгоняется, то ещё ничего, салон хоть как-то обдувается. Но водят здесь неторопливо, а мы к тому же ещё с сопровождением милицейской машины и парочки неприметных автомобилей от Комитета. Да и, кажется, водитель автобуса соблюдает какие-то особые регламенты, положенные, или может быть, придуманные на скорую руку для таких случаев. Не едем, ползём…

За окнами медленно проплывают московские улицы, и, не зная, чем себя занять, желая отвлечься от мыслей, я прислонился лбом к стеклу, впитывая глазами всё то, что вижу.

' — Я тебя никогда не увижу', — мелькнули в голове строчки, и в голове развернулись слова и музыка знаменитой рок-оперы[vii], и голос Караченцева…

… и я осознал, что действительно, никогда больше не увижу эту Москву, и вероятнее всего, своих друзей и знакомых, и хотя я знал это и ранее, но знать и осознавать, как оказалось, разные вещи… очень разные.

От эмоций меня штормит, бросая то в жар, то в холод, то в пучину отчаяния, то едва ли не в экстаз. Ситуация и так-то непростая, а тут ещё — возраст.

С одной стороны — свобода… ну или по крайней мере — свобода передвижения, и, как минимум, в значительно больше степени — свобода совести и вероисповедания.

С другой…

… нет, я вряд ли буду тосковать по здешнему пломбиру, квасу и баранкам. Да и по советской действительности, с её комсомольскими собраниями, коммуналками, дефицитом всего и вся, сильно вряд ли!

А вот по людям, пожалуй, да. Не тем, который с приставкой «советский», а по совершенно конкретным: друзьям, бывшим одноклассникам, некоторым соседям и коллегами, неформальной тусовке и… да, наверное, много ещё чему и кому.

Мне, я уже знаю, будут сниться люди и города ещё много-много лет, и ностальгия, чёрт бы её побрал, будет! А ещё будет ненависть к строю, к людям… и всё это, разумеется, одновременно, и всё — вперемешку.

Если бы была возможность сесть на самолёт и навестить…

… если бы уже существовал хотя бы интернет, то наверное, и не было бы этой тоски, накатывающейся на меня уже сейчас.

Но тут же, волнами — и радость от того, что мне не придётся больше иметь дело с представителями Комитета, не стоять на комсомольском собрании. Не сидеть в душном зале, в добровольно-принудительном порядке слушая тупейшую, начётническую лекцию от лектора общество «Знание», вещающего с бумажки речь, рассчитанную на людей с начальным образованием и отсутствующим критическим мышлением.

Всё странно… всё настолько странно, что сейчас, наверное, я не прошёл бы самые простые психологические тесты на адекватность, на критичность мышления, на способность соображать быстро и ясно.

' — А интересно, — задался я вопросом, — есть ли какие-то тесты на такие случаи?'

Минут через несколько отвлечённые размышления занесли меня куда-то очень далеко, в Кэрроловскую реальность, с кроличьими норами в подсознании, странными персонажами как части собственного подсознательного, когда единое, казалось бы, сознание, представляет на самом деле причудливую мозаику.

' — Странно, — вяло констатирую я, — никогда раньше не интересовался особо ни физикой, ни математикой, да и психологией не так чтобы очень. Наследие тела? Интересно…'

Сглотнув, пытаюсь оттянуть от горла ворот несуществующей футболки, натыкаясь на ожидающий, напряжённый взгляд комитетчика, сидящего впереди, но играть в гляделки у меня нет никакого желания, так что проскальзываю глазами дальше, и снова пытаюсь уйти в мысли, но…

… жарко и душно так, что мозг работает на самых малых оборотах, и хорошо ещё, что не с перебоями.

Мельком замечаю, сев вполоборота, как отец заботливо отмахивает супругу кепкой, и чуть улыбаюсь. Становится чуть легче, буквально как глоток свежего воздуха.

Думать и размышлять, впрочем, всё равно нет особых сил, да и, пожалуй, желания, а безотрывно глазеть на московские улицы надоело. Прикрываю было глаза, пытаясь провалиться в некое подобие дрёмы, но становится только хуже, поэтому, просто чтобы отвлечься, хоть как-то скоротать время, начинаю исподволь разглядывать наших сопровождающих.

Люди, выражения их лиц, взгляды, которые они кидают то на нас, то друг на друга, достаточно интересны. В иное время я бы развлёкся, пытаясь угадать, кто есть кто, их характеры и судьбы, но сейчас я скорее фиксирую происходящее, а на собственно анализ нет никаких сил. Душно…

Комитетчик, только что пытавшийся продавить меня взглядом и катавший желваки по худому лицу, дёрнул мокрый от пота узел галстука, закатил глаза и повалился боком на сидение.

— Да чтоб тебя! — с отчаянием ругнулся его товарищ, вскакивая со своего места и протискиваясь через узкий проход к коллеге. Нагнувшись, он пощупал пульс и ослабил ему галстук, а после этого, кинув на меня свирепый, какой-то обвиняющий взгляд, открыл одно окошко впереди, и одно, перегнувшись через чопорного МИДовца, чуть сзади, устроив сквозняк.

Автобус из-за такой мелочи останавливать, разумеется, не стали.

В салоне посвежело и мама быстро зарозовела, с удовольствием вдыхая свежий воздух. Отец, наклонившись, что-то сказал ей на ухо, и, буквально на мгновение, положил руку на живот.

' — Однако… — приятно озадачился я, — если это то, о чём я думаю, то очень здорово! И символично, и вообще…'

Обморочный комитетчик тем временем пришёл в себя, вяло зашевелившись и сев нормально. Вид у него зелёный и…

… воды, что характерно, не оказалось ни у кого. Это, конечно, само по себе не значит ничего, но в совокупности с другими фактами выглядит странно. Если человек параноик, это ещё не значит, что за ним не следят!

В сочетании с теми взглядами от комитетчиков, можно предположить, что