Чужой среди своих 3 - Василий Сергеевич Панфилов

сейчас, в окружении конкурирующих, а то и враждебных группировок, столько сложных, перепутанных интриг, и потенциального компромата, что сдаётся мне, мы для чиновников — лишь фон, на котором они ведут свои бюрократические войны.

— … отказ от претензий, — бормочет наш адвокат, ещё раз бегло проглядывая бумаги, усмехаясь, передавая их на подпись родителям.

Смешно и мне… ну право слово, что за ерунда⁈ В реалиях СССР мы можем хоть подписывать, хоть демонстративно разрывать документы — истолковано и искажено всё будет в нужную Государству сторону.

А за пределами… ну кто всерьёз воспримет подписи, поставленные под давлением? Юридической силы это не имеет и не может иметь.

Эта ситуация, в которой идеологи, занимающиеся нашим делом, переиграли сами себя.

Не знаю, на что они рассчитывали. Наверное, на то, что родители откажутся подписывать, и тогда на нашем пути возникнут незримые, но явственные бюрократические препоны, наш выезд, быть может, задержится, и они, идеологи под этот шумок провернут какие-то свои внутренние интриги.

А сейчас… сейчас, быть может, какие-то интриги провернутся, но все эти отказы от претензий, тотальное ограбление и прочий советский беспредел аукнутся, не могут не аукнутся похолоданием отношений.

Не обязательно сразу санкциями! Но многочисленные правозащитные организации, будь-то еврейские или нет, имеют достаточное влияние на общество.

А интеллектуалы? Всевозможные писатели, учёные и журналисты, которые, быть может, очень далеки от правозащитной деятельности, весьма вероятно, возмутятся откровенному беззаконию со стороны советского государства.

Это и влияние на общество, и отказ приехать на какую-то конференцию, и отсутствие приглашений для представителей советского государства от общественных организаций и университетов, и безусловные проблемы с «левыми» на Западе — весьма многочисленными, но чем дальше, тем меньше у них общего с СССР.

Мало? Вероятно… но кто просчитает последствия научной и культурной изоляции? А главное, всё это — всего лишь из-за нас, из-за желания СССР держать своих…

… нет, не граждан, а только и исключительно подданных, за Железным Занавесом!

Всё это длилось, длилось, и длилось… Время то замирало, растягиваясь совершенно неправдоподобно, то сокращалось, сжимаясь в точку, в концентрированное Здесь и Сейчас, вне которых нет ничего. Нет ни времени, ни пространства… ничего, кроме этого помещения в здании суда, нас, и людей-функций вокруг, с намертво прописанными программами, не способных выйти за рамки прописанных параметров.

Вымотались мы страшно — и родители, и адвокат, и я, хотя и не имеющий права подписи, зато имеющий мозги и желание разобраться в этом бюрократическом покере. Сложно — адски!

Разбираться в документах, не будучи юристом или чиновником со стажем, и так-то непросто. А когда эти документы касаются не кого-то там постороннего, а непосредственно меня и родителей, и в голове ржавыми гвоздями сидят мысли, что представители советской, вражеской стороны, не могут без подвохов, подлогов и откровенных подлостей, ресурсы мозга тратятся не на собственно работу, а на, мать их, переживания и сомнения!

— … а вот этого документа не было! — устало, в который уже раз, произносит адвокат, откладывая в сторону очередную бумажку.

— Да что вы себе… — взвивается очередной чиновник, начиная традиционную пляску оскорблённого достоинства.

— … в Коллегии Адвокатов вопрос ребром надо ставить! — подключается другой, пытаясь продавить несгибаемого Леонида Ивановича.

Вся эта свора советских чиновников лает, рычит и скалит на нас клыки. Они брызжут слюной, размахивают папками, ссылаются на постановления и собственный партийный стаж, угрожают нашему адвокату подробным рассмотрением дел, а нам…

' — Да что мы с ними цацкаемся? Раньше по-простому было — рукоятью пистолета по зубам, и — на, сука, подписывай!!'

… побоями, Колымой, отзывом разрешения на выезд для всех нас, и персонально для меня, как для несовершеннолетнего, который ещё может искупить свою вину перед Родиной!

— И… всё, — устало подытоживает наконец Леонид Иванович, прикрыв глаза и потирая переносицу.

Действительно, всё… я как-то не обратил внимания, но за последний, наверное, час, наше окружение существенно поредело.

Сперва, если не ошибаюсь, нас покинули мышастые представители выездной Комиссии, без участия которых мы чудесным образом обошлись. Ни характеристик с места работы, ни собраний коллектива, ни досконального знания биографий членов иностранных Компартий, ни…

… и ничего, небо на землю не упало.

— … сукины дети! — выходя, сообщил нам багровомордый генерал, — Вы бы у меня до-олго умирали…

… а МИДовцы, уходя, не сказали ничего.

— Вот, собственно, всё… — устало и как-то неловко сказал Леонид Иванович, чуть обмякнув на стуле.

— Да, Леонид Иванович, насчёт гонорара… — неловко начала мама.

— Оставьте! — выпрямившись, отмахнулся адвокат, — Форс-мажор! Я знал, на что шёл, когда взялся за вашу защиту. Рано или поздно они оплатят подписанный вами счёт, а если даже и нет…

Он пожал плечами, и повторил:

— Я знал, на что шёл.

— И всё-таки, — не сразу успокоилась мама, — мы как-нибудь…

— Оставьте, — с нажимом повторил юрист, — Это… цдака[iii], если хотите — так, кажется, у вас говорят.

— Ну и, — он усмехнулся уголком рта, — репутация в определённых кругах, она тоже не лишняя.

Страдальчески закивав, мама открыла было рот, но видно, что она всё еще переживает.

Отец, приобняв супругу, сказал ей негромко несколько фраз на идише. Всё я не расслышал, да и язык знаю не настолько свободно, но что-то там было о благотворительности, которой занимался её отец и мой дед, и о том, что некоторые поступки, как круги на воде.

' — Ну… да, — мысленно соглашаюсь с отцом, — у евреев длинная память и на хорошее, и на плохое. Долги, в том числе и моральные, передающиеся через поколения, явление не редкое. Собственно, как у всех народов, особенно с восточными корнями.'

Последнее, про круги на воде и долги, можно трактовать двояко, и как обязательство с нашей стороны, но мама, по крайней мере, успокоилась.

Распрощавшись и пообещав придти завтра, сопровождать нас при отъезде в аэропорт, Леонид Иванович, поторапливаемый немолодым