Ермак. Война - Игорь Валериев

к своему восточному соседу. Англичане тоже отметились: когда семь лет назад в Лондоне Сунь Ятсена арестовали представители цинской миссии, сам лорд Солсбери потребовал освободить его. После этого Сунь больше трёх лет обитал то в Лондоне, то в Европе, занимаясь политическим и экономическим самообразованием. И кто-то его всё это время финансировал. Жил этот китаец отнюдь не бедно… – я замолчал.

– Интересная информация. Надо Константину Ипполитовичу отписать, чтобы он всё, что у него имеется по китайским революционерам, прислал. Да и по раскладу политических сил в Китае на сегодняшний момент. Честно говоря, даже не знаю, что и отвечать генералу Шикаю, слишком там всё неуравновешенно, зыбко… – император замолчал и о чём-то задумался.

Лицо Николая на несколько секунд стало каким-то беспомощным, но потом закаменело, а на скулах заходили желваки.

– Как и со всеми союзниками зыбко, даже с Вильгельмом, – зло бросил государь.

– Мне адмирал Алексеев рассказал о договоре с Виктором Эммануэлем по вспомогательным крейсерам, призам и порту Массауа в итальянской колонии. Как король пошёл на это? Ему же не выгодно с англичанами и французами бодаться.

– Немного Вилли надавил, а я денег предложил. Нет у Виктора Эммануэля Третьего сейчас финансовых возможностей развивать эту колонию. Тем более что там в этом году засуха, урожая нет. Колонистам буквально есть нечего. К тому же морские орудия я сам у Вилли купил, итальянцы их и «Барракуды» только перевезли, и то за наши деньги. Да и зерно колонистам, как и призы, пригодится. На захваченных судах много чего есть полезного для развития Эритреи, да ещё за полцены, – Николай усмехнулся, но как-то грустно.

А я подумал, какая всё-таки грязная вещь политика, особенно глобальная. Союзник может тебя предать в любой момент. Император замолчал и опять о чём-то задумался. Я тоже молчал, прикидывая про себя различные политические расклады, но мне остро не хватало последней информации.

– Тимофей Васильевич, серьёзный вопрос: как у тебя со здоровьем? Только честно, без бравады. Очень интересная операция планируется. Хочу я ответить, как ты иногда говоришь, «наглам» их же монетой, убив при этом двух, а может, и трёх, зайцев. И времени на её проведение остаётся не так уж и много, – прервал своё молчание император и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Если только головой в кабинете работать, то через пару недель, думаю, смогу выдержать восемь часов работы. Если физически, то не раньше, чем через месяц, наверное. Я сейчас хожу-то еле-еле, а после двух-трёх часов активного состояния начинаются сильные головные боли и зрение двоится, – честно ответил я. – А что за операция?

– Хочу оружие, которое на японские деньги хотят закупить наши революционеры и отправить в Польшу и Финляндское княжество, перехватить и перенаправить в Ирландию. Туда месяц назад Ирландец и Горец с Джеймсом Коннолли и его людьми прибыли и начали формировать Ирландскую революционную армию, которой надо много оружия. Отлично твои агенты поработали, хорошо Коннолли мозги промыли.

Глава 10. Разговор

– Здравствуйте, Симон Аршакович Тер-Петросян, меня зовут Тимофей Васильевич Аленин-Зейский. Именно мою супругу и ребёнка вам поручил убить Владимир Ильич Ульянов, – я посмотрел на Камо, который сидел на стуле и бессмысленным взглядом смотрел перед собой, руки его были скованы наручниками сзади. – Я тут узнал, что вы изображаете из себя сумасшедшего, невосприимчивого к боли, надеясь избежать петли. Вынужден огорчить вас: есть решение консилиума уважаемых врачей, которое признаёт вас лицом, симулирующим заболевание душевнобольным.

Я сделал паузу и посмотрел на кумира моего детства там, в прошлом-будущем, а теперь в этом мире смотрел на человека, который чуть не убил мою семью. От которого пострадал мой тесть, с трудом выкарабкавшийся с того света после ранения. Но злости, как ни странно, не было. Было любопытство.

– Вы все ещё живы, Симон Аршакович, только потому, что я лично попросил императора сохранить вам жизнь до тех пор, пока я не переговорю с вами. А так приговор вам вынесен, осталось только привести его в исполнение, – продолжил я.

Заключённый всё так же молчал, уставившись в одну точку перед собой.

– Вы думаете, что я вас провоцирую. Отнюдь нет. Понимаете, Камо, любого нормального человека, когда ему причиняют боль, а тот пытается показать, что ему не больно, выдают глаза. Да, вы можете заставить, так сказать, молчать на боль своё тело, контролируя его, но ваши зрачки выдадут вас, расширившись. С ними вы ничего поделать не сможете. Это и написано в заключении. Если вы продолжите изображать из себя душевнобольного, то вас завтра повесят, – я замолчал.

Заключённый так же молчал, и меня это стало раздражать. Кумир кумиром, но он чуть не убил моих любимых и дорогих людей, и, видимо, тоже относится к породе фанатиков. Ну да и чёрт с ним. Были у меня кое-какие задумки в отношении профессионального революционера Камо. Не получилось. А на нет и суда нет. Точнее, суд уже состоялся и приговор вынесен.

– Что же, Симон Аршакович, разговора не получилось. Посему покидаю вас. Завтра приговор приведут в исполнение, – с этими словами я развернулся и пошёл на выход из камеры для допросов.

Подойдя к двери, постучал. Откинулась заслонка дверного глазка, потом захлопнулась, и заскрежетал ключ в замке. Камо сидел в подвальном помещении Приоратского дворца, которое после поимки и содержания Уоллера-Ашетта было переоборудовано под камеру для допроса, а рядом – ещё несколько помещений для содержания особо важных, можно сказать, противоцарских преступников.

Вот я и не выдержал, на второй день после приезда спустился вниз, чтобы поговорить с Тер-Петросяном. Перед этим ещё вчера определив с императором возможность его использования в наших целях, чем очень сильно удивил Николая. Тот подумал над моими предложениями и дал добро на сегодняшний разговор. Но диалог не состоялся, поэтому сегодня Камо, по одному из вариантов развития событий, отправят в Петропавловку и там завтра повесят.

Да… Дела мои, делишки! Первым был Пилсудский, потом – английское королевское семейство, дальше – семейство Романовых, а теперь – Савинков, Камо. Так и до других товарищей дойду, тем более должок имеется. Мои размышления прервала открывающаяся дверь, и в этот момент я услышал за спиной:

– Что вы хотели от меня услышать?

Я повернулся и посмотрел на Камо, взгляд карих глаз которого стал острым и пронзительным.

– В принципе, ничего. Просто я знаком с вашей революционной деятельностью и не могу для себя понять, почему вы, Симон Аршакович, согласились стать убийцей женщины и ребёнка? Это же не ваши методы.

Тер-Петросян опустил голову, уставившись в пол, и глухо произнёс:

– Партийная дисциплина. Мне отдали приказ,