Роковая ошибка княгини - Ирина Сахарова

«Мне бы хоть капельку её красоты и уверенности!», помечтала Александра, закусив губу. Каждому своё! — ответствовал ехидный внутренний голос. И он никогда в жизни не обратит внимания на такую, как ты!

Истинная правда, подумала она. И, расстроившись окончательно, вернула непокорный локон обратно — какая разница, всё равно выбьется из причёски рано или поздно! К чему стараться, если ей в жизни никогда и на шаг не приблизиться к такой божественной красоте, коей обладала ненавистная Митрофанова. Или Катерина Волконская, например! Вот кому повезло с внешностью, повезло так повезло! Чистая кожа, безо всяких там веснушек, послушные гладкие волосы, безупречное воспитание и хорошие манеры. А ещё — титул, всеобщая любовь, почёт и богатство.

«А ты так и будешь вскрывать трупы под присмотром у Сидоренко, пока ему это не надоест!», напомнила себе Сашенька, пытаясь самостоятельно вернуться с небес на землю, пока это в очередной раз в грубой форме не сделал Волконский.

«И нечего делать из этой поездки событие! Тоже мне достижение, провести полдня с его величеством!», говорила она себе, приветливо улыбаясь теперь уже не своему отражению, а Василисе Фёдоровне. Пару слов любезности, недоверчивый взгляд старухи, и вот она уже едва ли не вприпрыжку спускалась по лестнице вниз, навстречу приключениям и собственной свободе.

Что-то в этом было… Что-то незабываемое, сладкое, прекрасное! И дело было даже не в Мишеле, о нём Александра приказала себе не думать. Дело было именно в этом чувстве некой самостоятельности, которая прямо-таки опьяняет тебя, стоит только к ней прикоснуться. В полной мере ощутить это можно лишь после длительного нахождения под присмотром. А сейчас с неё словно сорвали оковы, и её неумолимо тянуло совершить какую-нибудь глупость всем назло. А особенно, конечно, Гордееву!

Поездка с Мишелем домой была как раз из разряда этих самых глупостей, милых сердцу. И ей наплевать, чем это всё может закончиться.

«Так или иначе, закончится в ближайшее время, и явно не моей триумфальной победой!», думала она, оглядывая сонную улицу в поисках извозчика. Фонари уже погасили, несмотря на то, что солнце ещё не взошло, и город, не готовый к раннему пробуждению, только-только оживал, сладко шевелясь в предутренней дрёме.

И вот тогда-то она увидела автомобиль. Чёрный, блестящий делонэ-бельвилль, припаркованный с угла дома таким образом, чтобы любопытная старуха Василиса из своих окон не смогла его разглядеть, Мишель и это предусмотрел! Саша остановилась, непроизвольно прижав к груди обе руки, и не зная, чему удивляться больше. Тому, что впервые в жизни видела настоящий автомобиль так близко, или тому, что его величество, вопреки уговору, не поленился встать пораньше и приехать сюда за ней. Сам, без водителя! Сердце её окончательно перестало биться, когда она растерянным взглядом скользнула по Мишелю, с подобием на беспечность облокотившемуся о капот своей машины.

Несмотря на бессонную ночь, выглядел он безупречно. Впрочем, он всегда выглядел безупречно, что уж говорить! Лёгкий чёрный пиджак поверх тонкой рубашки облегал широкие плечи, стрелочки на брюках были идеально отглажены, а ботинки блестели, будто только что начищенные. И весь образ его прямо-таки лучился аккуратностью и изысканностью, и даже его непокорная чёлка, падающая произвольно то на левую, то на правую сторону, всё равно, казалось, при любом раскладе лежала так как надо, а еле уловимый запах дорогого парфюма медленно, но верно сводил её с ума. Рядом с таким мужчиной Александра непроизвольно чувствовала себя забитой и облезлой серой мышью, к тому же, неприлично рыжей и веснушчатой. В том же платье, что и вчера, какой позор! И пусть оно было куплено два дня назад, но в обществе аристократов абсолютно неприемлемо появляться два раза в одной и той же одежде! А куда деваться? Другие её платья, те, что из новых, никак не подходили для поездки, а о старых и говорить нечего, они были слишком убогими и бедными для того, чтобы даже вспоминать о них.

И ни за что в жизни она не поверила бы, что Мишель, так внимательно смотревший на неё всё это время, будет искренне восхищаться ею!

А как можно было не восхищаться, если она была прекрасна? У Мишеля, несмотря на жёсткость натуры, чувство прекрасного было развито весьма и весьма остро, так что ничего удивительного в его восхищении не имелось. (Не считая, конечно, того, что она была простолюдинкой, но такие высокие темы мы в нашем повествовании затрагивать не будем!)

Она была прекрасна, и прекрасна той удивительной, естественной красотой, которая в последнее время встречается всё реже и реже. Современные модницы, не исключая Ксении, старательно выбеливали лица, добиваясь почти нездоровой бледности, которая была весьма популярна и считалась первым признаком благородного происхождения. Саша этими глупостями не занималась, в своей бурной повседневной жизни у неё и времени-то не было ни на что подобное, поэтому лицо её покрывал лёгкий, красивый загар, придавая коже ровный, персиковый оттенок. И на ощупь такая же нежная, бархатистая. Мишель всё ещё помнил это короткое прикосновение, оно словно ожило на кончиках пальцев, вызывая непреодолимое желание прикоснуться к ней снова…

А какая у Саши была улыбка! Она так красила её лицо, делая его ещё более открытым, ещё более очаровательным. И взгляд, несмотря на напускную строгость, всё же особой неприязни не выражал. Более того, было в нём что-то такое, что заставляло Мишеля вновь и вновь возвращаться к этим тёплым, задорным, янтарно-карим глазам, начиная с самого первого дня их знакомства, в широком коридоре гордеевской квартиры. Как-то странно она на него смотрела: совсем не так, как другие. Мишель, красотой не обделённый, прекрасно знал о том, какой эффект его внешность имеет на девушек — на тех, разумеется, у которых были глаза! — и он, можно сказать, привык ловить на себе взгляды самой разнообразной направленности: восхищённые, влюблённые, жадные, изучающие, трепетные, манящие… Но Александра ни под одну из этих категорий не попадала, она смотрела на него, вроде бы, с вызовом, всячески сохраняя подчёркнутую дистанцию, но, в то же время, в глазах её светилась надежда. И он прекрасно знал, почему. Так уж вышло, что у неё теперь, действительно, не было другой надежды, кроме него.

Правда, несмотря на вполне дружелюбное начало, первой фразой Сашеньки, когда она подошла, было:

— Вокзал, вообще-то, в другой стороне!

И тут же она отругала себя за это. Ну зачем нужно было опять цепляться к нему?! Почему не сказать простое «спасибо»? Волконский, однако, на неё ничуть не обиделся, а, кажется, даже улыбнулся на удивление искренне и дружелюбно.